Возможно, я стал жертвой сложного, бессмысленного розыгрыша, но такая мысль казалась маловероятной. Меня больше привлекала версия о том, что звонивший сказал правду.
Это означало, что я получил зацепку, важные сведения о Фулане-Марии. Мне сообщили, куда идти и кого искать, чтобы узнать больше. А в этом и заключалась моя работа. Но если я воспользуюсь полученной информацией и этот факт всплывет, то ни один суд не сможет вынести обвинительный приговор. И, что гораздо серьезнее, действуя на основе этой информации, я не просто нарушу законы Бешеля, а создам пролом.
Мой информатор не должен был видеть плакаты. Они находились не в его стране. Он не должен был мне об этом рассказывать. Он сделал меня сообщником. В Бешеле эти сведения были словно аллерген – одна мысль о том, что они у меня в голове, причиняла мне боль. Я замешан в преступлении. Уже ничего не изменишь. (Возможно, потому, что я уже напился, мне не пришла в голову мысль о том, что у него не было необходимости рассказывать мне, как он узнал об этом, и что у него должны были быть причины это сделать.)
Я не сжег и не порвал заметки, сделанные по ходу того разговора, но у кого не возникло бы искушение так поступить? Конечно, я бы так не сделал, но… Поздно ночью я сидел за кухонным столом, разложив их перед собой, и время от времени писал поверх них «черт/черт». Я включил музыку: «Little Miss Train», дуэт Вэна Моррисона и Коирсы Яков («бешельской Умм Кульсум», как ее называли). Запись была сделана в ходе его турне 1987 года. Я выпил еще и положил рядом со своими заметками фотографии Марии-Фуланы, неизвестной иностранной проломщицы.
Никто ее не знал. Возможно (господи помилуй!), по-настоящему она вообще не была в Бешеле – хотя Покост и был сплошной территорией. Ее могли туда притащить. И то, что подростки ее нашли, и все это расследование в целом тоже могло быть проломом. Мне не следует компрометировать себя, продвигая эту версию. Возможно, просто нужно отказаться расследовать дело, и пусть она гниет себе. На минуту я притворился, что могу так сделать. Это был эскапизм чистой воды. Нет, я сделаю свою работу, даже если при этом нарушу какие-то правила. Этого требовал экзистенциальный закон, гораздо более основополагающий, чем все те, за соблюдением которых я следил по долгу службы.
В детстве мы часто играли в Пролом. Я не особо любил эту игру, но в свой черед все равно крался, осторожно переступая через нарисованные мелом линии, а мои друзья гнались за мной, корча жуткие гримасы и изогнув руки, словно у них лапы с когтями. А когда наступала моя очередь, я гонялся за ними. Еще мы любили выкапывать из земли палки и камни и заявлять о том, что нашли волшебный бешельский магнит, а также играть в гибрид салок и пряток под названием «Охота на отступника».
Какой бы жуткой ни была теология, у нее найдутся приверженцы. В Бешеле есть секта, которая поклоняется Пролому. Люди возмущаются этому, но ее существование никого не удивляет, особенно если учесть, какие силы замешаны в данной истории. Секта не запрещена законом, хотя и мысли о природе ее религии заставляют всех нервничать. Ее часто показывают в телепередачах, посвященных