.

Вы сказали, что нечистая совесть может стать для человека проклятием всей его жизни. И мне кажется, если бы вы действительно захотели, то со временем могли бы стать другим человеком, достойным собственного уважения. Если вы с этого же дня придадите своим мыслям и поступкам большую чистоту и благородство, через несколько лет у вас будет запас безупречных воспоминаний, которые доставят вам радость.

      – Справедливая мысль! Правильно сказано, мисс Эйр. И в данную минуту я энергично мощу ад.

      – Сэр?

      – Я полон добрых намерений, и они тверже кремня. Конечно, мои знакомства и мои интересы станут иными, чем они были до сих пор.

      – Лучше?

      – Да, лучше. Настолько, насколько чистое золото лучше грязи. Вы, кажется, сомневаетесь? Но я в себе не сомневаюсь. Я знаю свою цель и свои побуждения и в данную минуту ставлю себе закон, непреложный, как закон мидян и персов, и утверждаю, что истина только в этих новых целях.

      – Какая же это истина, сэр, если она требует для своего утверждения нового закона?

      – И все же это истина, мисс Эйр, хотя она, бесспорно, требует нового закона: небывалое сочетание обстоятельств требует и небывалого закона.

      – Опасное утверждение, сэр; ведь ясно, что этим легко злоупотребить.

      – О добродетельная мудрость! Такая опасность есть, не спорю, но я клянусь всеми домашними богами – не злоупотреблять.

      – Вы тоже человек и грешны.

      – Верно; и вы тоже. Но что из этого?

      – Человеческое и грешное не должно притязать на власть, которую можно признать только за Божественным и совершенным.

      – Какую власть?

      – Власть сказать по поводу новой, не освященной традициями линии поведения: это правильно.

      – Это правильно, вот именно; и вы это сказали.

      – Пусть это будет правильно, – сказала я, вставая, ибо считала бессмысленным продолжать спор, в котором все от первого до последнего слова было мне непонятно. Кроме того, я чувствовала себя неспособной проникнуть в мысли моего собеседника – по крайней мере сейчас – и испытывала ту неуверенность, ту смутную тревогу, которой обычно сопровождается сознание собственной недогадливости.

      – Куда вы идете?

      – Укладывать Адель, ей давно пора быть в постели.

      – Вы боитесь меня, оттого что я, как сфинкс, говорю загадками?

      – Да, ваши слова мне непонятны, сэр, я ошеломлена, но, разумеется, не боюсь.

      – Нет, вы боитесь, вы из самолюбия опасаетесь попасть в смешное положение.

      – В этом смысле – да, у меня нет ни малейшего желания говорить глупости.

      – Если бы даже вы их и сказали, то так спокойно и важно, что я принял бы их за умные мысли. Неужели вы никогда не смеетесь, мисс Эйр? Не трудитесь отвечать: я вижу, что вы смеетесь редко; но вы можете смеяться очень весело. Поверьте, по природе вы вовсе не суровы, не больше, чем я порочен. Ловуд все еще держит вас в своих тисках. Он сковывает выражение вашего лица, заглушает ваш голос, связывает ваши движения. И вы в присутствии