быстро, вышел в предбанник, а в нем на скамьях, вместе с санитаром, сидели голые распаренные мужики и копались в сидорах, доставая тяжеленькие, невнятно перекликающиеся фляжки и фронтовую снедь: консервы, сало, хлеб.
Костя, чтобы не мешать компании, присел в сторонке. Санитар с удивлением спросил:
– Это и все?
– А чего ж чикаться?
– Ну-у… – уже не то что неодобрительно, а прямо-таки сердито протянул санитар и, не глядя, швырнул Жилину пару новенького, пахнущего холодом и складом белья. Костя натянул его, а мужики на лавке разлили водку в подставленные санитаром кружки. Один из них – круглолицый, с маленькими хитрющими глазами – спросил у Кости:
– Глотнешь?
Жилин мгновение поколебался.
– Нет. Не буду.
– Что так? Брезгуешь?
– Нет. Просто на халтурку сроду не пил, а отплатить нечем – запаса собрать не догадался.
Голые мужики переглянулись, и другой, чем-то похожий на Костю, такой же поджарый, со свежей розочкой-шрамом возле ключицы, усмехнулся:
– Когда приглашают, отдачи не требуют.
– Ну, если так, – в лад усмехнулся и в тон ответил Костя, – так я, обратно, не против. Только мне поменьше. Я ведь не парился.
Санитар нырнул под лавку и подал еще одну, помятую кружку. Круглолицый плеснул в нее из фляжки, поджарый еще раз осмотрел Костю и осведомился:
– Не уважаешь, значит, парную?
– Не то что не уважаю, а просто не привык.
– Выходит, в ваших местах не парятся? С юга, что ли?
– Оттуда…
– Казак, что ли?
– Казак.
– Ну, верно… В ваших местах настоящей бани сроду и не видывали. Это я понимаю.
Все чокнулись, выпили не спеша, покряхтывая и, сглатывая горькую слюну, потянулись к закуске. Костя не тянулся. Слишком хорошо он знал, что такое бойцовская пайка, и, досадуя на себя – приперся налегке, даже без сидора, с одной кирзовой, еще довоенной сержантской сумкой! – скромно отодвинулся в сторонку, стараясь почаще сглатывать, чтоб выпитое покрылось пленочкой и устоялось.
Поджарый опять усмехнулся:
– Ты, казак, не на передовой, закусывай смело. Это у нас вроде доппайка.
Костя выдвинулся и осторожно, можно даже сказать деликатно, взял пластинку невкусного, должно быть американского, сала и кусочек хлеба. Голые мужики переглянулись, и поджарый осведомился:
– Ты с верховых или понизовых, станишник?
– Из Таганрога…
– Тю-у… Какой же ты станишник?! Ты ж даже не иногородний. Так… слободской…
Костя незаметно для себя подобрался, и острые, темные его глаза недобро сверкнули – свое казачье происхождение он отстаивать умел.
– Тю на тю, вспоминай кутью… Раз ты все знаешь, так дед у меня из пластунов, а сами мы – сальские.
Когда Костя упомянул кутью, розочка-шрам у поджарого побелела, но потом он сразу отошел и опять усмехнулся:
– Вас понял, перешел