головой.
– Прости. Что-то заставило меня вспомнить Рустама.
Фредон взял ее лицо в свои руки, но она их отбросила. Выскользнув из его объятий, она прямиком шагнула в воспоминания о той давней ночи, когда на ней был плащ Рустама. Тогда в грозу у нее сломался зонтик. А после концерта на автобусной остановке они впервые соединили руки, и их ладони были мокрые от моросящего дождя.
В том их соединении было столько чистоты, что Дина ужаснулась: близость с Фредоном показалась ей грязным, унизительным действием. Дина содрогнулась, почувствовав стыд и раскаяние.
Фредон молча подал ей лифчик и трусики. Она шарахнулась к подушкам и оделась, отвернувшись от него. Он натянул брюки и приготовил чай.
Позже Фредон пытался ее успокоить.
– Во всех проклятых индийских фильмах дождь соединяет героя и героиню, – недовольно произнес он. – А для меня теперь он как бич божий. – Улыбка Дины слегка подняла ему настроение. – Ладно, разберу это сооружение и придумаю для нас что-нибудь новенькое.
И Фредон принялся за дело. Несмотря на его творческое горение и тайное изучение всевозможных пособий по технике секса, бороться с прошлым было трудно. Оно оказалось очень увертливым и при каждом удобном случае проскальзывало в настоящее, преодолевая самую крепкую защиту.
Однако он не жаловался, и Дина была ему за это благодарна. В ее планы входило, чтобы о существовании Фредона брат узнал как можно позже.
– Ну как, еще не нашла мужчину своей мечты? – спрашивал Нусван, отсчитывая ей деньги. – Не забывай, тебе уже тридцать. Так и детей не успеешь завести. Я пока еще могу найти тебе приличного мужа. Неужели не надоело ишачить самой?
Дина засовывала в сумочку шестьдесят рупий и давала брату наговориться всласть. «Словно проценты берет за свои деньги», – подумала она. Может, они слишком высоки, но это единственная валюта, какую она может дать, а он взять.
Скрипку все пять лет никто не доставал со шкафа. Во время генеральной уборки, которую Дина устраивала дважды в год, она, перед тем как обмахнуть стены и потолок щеткой на длинной палке, укрывала скрипку белой тканью, а потом, не передвигая футляр, протирала влажной тряпочкой верх шкафа.
Последующие шесть лет Дина придерживалась той же практики и словно не замечала существования скрипки. И вот наступила двенадцатая годовщина со дня смерти Рустама. «Пора продать инструмент, – решила Дина. – Нечего скрипке пылиться на шкафу, пусть лучше кто-то на ней играет, занимается музыкой». Она придвинула к шкафу стул и сняла скрипку. Проржавевший металлический замочек скрипнул под ее пальцами. Дина подняла крышку футляра и обомлела.
Там, где располагались эфы, дека полностью провалилась. Четыре струны болтались между подставкой и колками, а внутренняя фетровая обивка футляра, изгрызенная неизвестными насекомыми, свисала клочьями. Руки Дины обсыпала красноватая труха. К горлу подкатила тошнота. Дрожащей рукой она вынула из специального отделения смычок. Конский волос свисал с одного конца, наподобие женской прически «хвост».