что ты так думаешь, – говорит он тоном, который дает мне понять, что его это вовсе не радует. – Но если я предлагаю тебе выбор, то рассчитываю, что ты что-нибудь выберешь.
Я меняю положение на диване, хотя и не очень хочу.
– Ночь.
– Почему? – спрашивает он, глядя на меня.
– Ну… – говорю я и замолкаю. – Темнота меня не пугает, а иногда бывает даже полезной.
Он кивает и что-то записывает. На этом этапе нашего странного разговора я бы очень хотела заглянуть в его заметки.
– Какое из своих чувств ты назвала бы самым сильным?
– Гм… Так, дайте подумать.
Когда я была маленькой, мы с папой начали играть в игру, по правилам которой одному из игроков завязывали глаза и он в течение пяти минут следовал за другим по лесу, удаляясь от дома. Ведущий петлял и ходил кругами, пытаясь как можно больше запутать игрока с повязкой. Но если игрок с завязанными глазами находил дорогу домой, то побеждал. Я всегда добивалась этого, слушая язык деревьев и трогая их. Папа клялся, что в основном делает это по запаху, хотя я до сих пор считаю это неправдоподобным. Он начал разрабатывать стратегические игры вне дома, такие как игра с повязкой, после смерти мамы. Мне тогда было шесть. По выходным мы ходили в походы, и он учил меня всяким фокусам. Наверное, на самом деле это были занятия на выживание, но тогда они больше напоминали игры или головоломки. Думаю, таким образом папа пытался найти способ утомить меня физически и морально, чтобы я не спрашивала про маму, хотя никогда в этом не признавался.
Коннер откашливается.
– Следующий вопрос.
– Подождите, я могу ответить.
Он многозначительно смотрит на меня.
– Я сказал, следующий вопрос, Новембер.
– Сочетание осязания и слуха, – быстро вставляю я – и не потому, что не могу оставить его вопрос без ответа, а потому что не люблю, когда меня затыкают.
Он не обращает внимания.
– Ты бы предпочла залезть на дерево, выйти в море или не испытывать боли?
Я сомневаюсь. Папа устраивал мне похожие личностные тесты в виде загадок. Я всегда дразнила его, что это пережиток прошлой работы в ЦРУ. Но сейчас я хочу понять, какое значение имеют вопросы про выход в море, мое самое сильное чувство и нравится ли мне день или ночь.
– Это несложный вопрос, – говорит Коннер, и мой мозг начинает работать.
«Залезть на дерево», вероятно, означает, что ты хочешь веселиться и жить в настоящем. «Выйти в море»? Уйти оттуда, где находишься сейчас, ощущение неудовлетворенности нынешней ситуацией. «Не испытывать боли»… Не считая очевидного, я как-то не представляю, что это может значить.
Коннер поглаживает бороду и переводит взгляд с меня на папку, в которой продолжает делать заметки.
– Не испытывать боли, – говорю я, хотя мне явно больше всего подходит «залезть на дерево». Однако меня не покидает чувство, что беззаботные развлечения в этой школе уж точно не приветствуются.
Он хмыкает.
– Как бы ты описала свое умение ориентироваться в пространстве?
– Хорошо.
– Выносливость?
– Я