на нее и потянула самую верхнюю картину. Она старалась тянуть медленно и осторожно, чтобы не сдвинуть всю «этажерку». Напрасно она беспокоилась. Гора картин, сваленных одна на другую, не поддавалась усилиям. Картины были как будто приклеены друг к и стояли твердо, недвижимо. Пришлось отказаться от первоначального плана и обратиться к нижним «этажам», где картины стояли вертикально.
Она подошла к длинному ряду картин у боковой стороны мастерской. Плотно прижатые одна к другой, они все вместе опирались одним ребром на стену. Люська стала вытаскивать первую картину в ряду. Но и тут ничего не вышло. И здесь рамы с холстами были стянуты друг с другом каким-то невидимым магнитом. Ничего не оставалось, как начать исследование с самого простого: снять старую выцветшую драпировку с мольберта, чьи деревянные мощные стойки, почерневшие от времени, уходили высоко к крыше. Таких громоздких станков давно уже не делали. Люська их видела только на картинах великих художников. Те рисовали автопортреты в своих мастерских, глядя в зеркало на собственное отражение.
Люська подошла к станку, ухватилась за конец ткани и стала ее тянуть. Раздался сухой треск, и в руках у Люськи остался кусок ткани. Снова пришлось забраться на табуретку и начать снимать покрывало сверху, осторожно, аккуратно, освобождая углы ткани, загнутые за концы стоек. Ткань отлипалась неохотно от «насиженных» мест. Люська потягивала ее, вслух уговаривая поддаться, опуститься, ведь жалко рвать такую старинную красивую ткань. Наоборот, ей хочется сохранить ее, не повредить. Уговоры подействовали, и драпировка вдруг без усилий, легко скользнула вниз, обнаружив перед изумленным взором девочки еще одну ткань. Ну, под ней уж точно должен быть холст. Возможно, именно здесь на подрамнике осталась последняя картина неизвестного художника.
И тут устойчивая, прочная табуретка на маленьких, но толстых ножках закачалась, а с ней вместе и Люська. Она ухватилась, «рефлекторно», как сказал бы в этой ситуации папа, за верхнюю часть станка, и они все вместе: табуретка, станок с картиной и она сама полетели вниз. Пересохшие деревянные части мольберта рассыпались.
Люська поднялась, постанывая, растирая то ушибленное колено, то плечо, то лоб. На него пришелся основной удар, на ощупь было понятно, что там образовалась большая шишка. Но Люська мгновенно сразу забыла о боле: рядом с ней, на полу, сбросив все покрывающие и закрывающие драпировки, лежала картина, а на ней… была сама Люська! Так они смотрели друг на друга, а лучше сказать, смотрелись, как в зеркало, девочка с картины на Люську, а Люська на девочку. Вот тут-то Люське стало впервые страшновато. Еще бы, увидеть своего двойника, которому (которой) сейчас было бы лет сто, наверное, а то и больше, – от такого вздрогнет всякий.
Она стала осторожно приподнимать картину и медленно подтащила ее к окошку, чтобы лучше разглядеть. Поставила, убедилась, что картина не упадет, подвинула тяжелое кресло, устроилась поудобнее и стала разглядывать портрет. Девочка,