через забор, всегда расположенных поболтать и выпросить у бабушки рассаду.
Люська была одна в этом странном мире, оставленным неизвестным художником неизвестно, когда. Она стала подбирать разбросанные сумки, шляпки, кувшины и вазы, не расколовшиеся при падении, раскладывать и расставлять их на свободные полки. Больше всего ей хотелось повернуть и посмотреть картины. Она уже подходила и к вертикальной стопке картин, и к «пирамиде» или «этажерке», дотрагивалась осторожно до рам или холста, но в последний момент испуганно отдергивала руку, почему-то не решаясь сделать это.
Она села на стул с изогнутой спинкой, почти не удивившись, обнаружив на ней знакомый вензель – закрученную ракушкой запятую (или наоборот, запятую, похожую на морскую раковину). Потом пересела на стоящее рядом кресло-качалку, подтянула коленки к подбородку, положила голову, закрыла глаза и стала тихонько раскачиваться.
Внезапно абсолютная тишина нарушилась. Сначала послышался какой-то невнятный шепот, затем тонкий детский голосок четко произнес «хочу пить», а дальше, по нарастающей, стали звучать женские и мужские голоса, все громче, и громче. Но слов, смысла не удавалось понять. Люська пыталась открыть глаза, встать, но ничего не получалось, и она продолжала раскачиваться в кресле все быстрее и быстрее. И она не видела, что ее раскачивают, смеясь и кривляясь, веселые детишки. Мальчики, одетые в матроски, карнавальные костюмчики гусар и драгунов, королевских пажей, маленьких принцев и шутов. Девочки тоже были наряжены, как будто-то собрались на бал – маскарад. Одни, как взрослые, были в длинных вечерних платьях, другие – в коротких пышных, на кринолинах юбках. Были девчонки в индийских сари, в японском кимоно, в широких цыганских юбках с бубном в руках. Лица детей были закрыты карнавальными масками. Дети хохотали, переговариваясь по-французски, и все раскручивали кресло с Люськой, пока не повалились от усталости на пол и задрыгали ногами. Послышались строгие голоса взрослых, приказывая детям вернуться на место. Вмиг они скрылись, а Люська очнулась, открыла глаза. Никаких детей рядом не было, но кресло покачивалось, сохраняя инерцию движения, заданную смешливыми детишками. Люська вскочила, заглянула под кресло, обежала весь зал, осматривая каждый уголок, потом, преодолевая страх, закричала: «Эй, где вы прячетесь? Выходите». Никто ей не ответил. Люська молчала, прислушиваясь, но в студии стояла глубокая, абсолютная тишина. Тогда она тихо, почти шепотом, добавила: «Ладно, посмеялись и хватит. Я вас не боюсь, выходите, я вам тоже ничего не сделаю. Может, мы даже подружимся». В ответ снова ни звука, ни шороха.
Люське хотелось еще раз пересмотреть все полки, а может и решиться, наконец, перевернуть картины, но как-то сразу в студии наступила темнота. Солнце больше не проникало сквозь зеленые пыльные окошки. Люське снова стало не по себе, и она поспешила к выходу.
И тут же остановилась. А где он, этот выход? Люк захлопнулся за ней, она помнила. А сейчас