без спинки с иксообразными ножками и, смахнув с грязных до черноты пяток прилипшие крошки мелких камешков, надела туфли. Подошвы ног, стертые от бега босиком, горели, будто она прошлась по углям.
Отец Эдуард не мог, конечно, не заметить ни ее растрепанных волос, из которых осыпалась половина заколок-маргариток, ни разорванного подола свадебного платья, ни туфель, зажатых в руках, но ни словом, ни взглядом не выдал своего удивления ее видом. Видимо, считал, что Эстер, если захочет, сама расскажет, как и почему она оказалась у дверей его церкви.
– Вас зовут… простите, запамятовал, – священник поставил перед ней фарфоровую цвета кобальта чашку, из которой струился ароматный парок тимьяна.
– Эстер.
Сел отец Эдуард не за свой массивный письменный стол, на котором громоздились книги и бумаги, а напротив Эстер на стул с высокой спинкой.
Она помнила еще по прошлой встрече рабочий кабинет настоятеля церкви со старым книжным шкафом со стеклянными дверцами, вешалкой с изогнутыми рожками и так по-будничному булькающему закипающему электрочайнику. Похоже, что вся меблировка комнаты пережила уже не одного хозяина и переживет еще, наверное, с десяток. Если бы не эбонитовое распятие за массивным кожаным креслом у стола, сразу и не догадаться, что это обитель священнослужителя.
– Значит Эсфирь… – отец Эдуард задумчиво покрутил чашку. – Красивое имя: Эстер. Не часто встречается.
– Маму так звали…
– В Риме в Палаццо Паллавичини есть рисунок, который долгое время приписывали Боттичелли, – отец Эдуард посмотрел в глаза Эстер. – Позже выяснилось, что он принадлежал другому, не менее талантливому художнику Филиппо Липпи. Так вот у этого Липпи есть невероятно красивый портрет этой главной героини Ветхого Завета – Эсфири. Ее изображения украшали когда-то сундуки с приданым. Она должна была служить невестам образцом женского смирения.
– Это не про меня, – Эстер горько усмехнулась, вспоминая, как она не более, чем час назад удрала со свадебной церемонии. – Я сбежала от жениха. А сейчас уже не уверена, что поступила правильно. Может, я сделала ошибку? – она вопросительно посмотрела на священника. – вы осуждаете меня?
– Вас никто не вправе осуждать. И кто я такой, чтобы делать это?
– Но сейчас мне кажется, что я поступила глупо. Даже подумать боюсь, что там сейчас творится…
Эстер явственно представила расстроенного отца, Маргариту Львовну, Мириам… Осик, наверное, ее проклял. Единственный, кто ее побегу уж точно рад, так это Марк, – была уверена она.
– Совершить ошибку – еще не самое страшное, – прервал ее размышления отец Эдуард, – куда страшнее пребывать в заблуждении, что поступаешь правильно. Благими намерениями, сами знаете…
Эстер кивнула.
– Время все расставит по своим местам, как бы это банально не звучало. Поверьте мне, – отец Эдуард пододвинул к ней вазочку с бисквитным печеньем.
– Вот