самыми испытаниями готов был действующий образец винтовки. Стараниями друзей под соответствующим шифром его винтовка была внесена в реестр состязания. Тут-то и обнаружилось, что конкуренцию его винтовке составить некому. У остальных винтовок начальная скорость пули не превышает 600 м/сек., а скорость пули его винтовки более 1300 м/сек., разброс пуль у остальных винтовок около 30 угловых секунд, а у его винтовки не превышает 5-и. На расстоянии 100 метров его винтовка пробивала 20-миллиметровую броню, а остальные винтовки не могли пробить и 10-миллиметровую. Одним словом, победило его изделие по всем параметрам.
Всё бы было хорошо, если бы не было так плохо! За разработку изделия был положен приз в три сотни тысяч долларов и заказ для армии на пару миллиардов долларов. Одиннадцать научных институтов сражались для получения этого заказа, а выиграл его простой слесарь. Сразу же, как узнали, кто победитель, к нему пошли предложения работать под крышей того или иного института либо продать права на своё изобретение тому или другому институту, или вовсе некому неведомому лицу. Тима понял, что дело худо, разобрал свой станок, оборудованный ионной пушкой, затем выкрал с помощью друзей своё изделие и спрятал его на свалке, а сам собрался пуститься в бега, но не успел.
В общем, вывез я Тимофея вместе с нашими солдатами из этого городка. Уже и дороги все были перекрыты милицией, но военных не остановили, только проверили личности шоферов.
После N-ска направлялась наша часть на восток. Там купил Тимофей документы на имя какого-то Ахмеда и остался жить и работать. А винтовку эту призовую он мне подарил. Да ещё периодически он мне подбрасывал партии патронов, так как стандартные для неё не годились.
Я поставил на эту винтовку оптический прицел и так и не расставался с нею всю свою военную кампанию. Много раз она мне жизнь спасала. Скоро и боевики научились меня отличать. Как увидят где моё рваное ухо, так и слышу, ― перекликаются: «Йек-гуш! Йек-гуш!» ― и ни одного уже не увидишь даже на расстоянии в два километра.
На следующий день мы с Любой опять уехали в город. После защиты диссертации Люба стала работать научным сотрудником при зоопарке, а меня устроила там же лаборантом. Целые дни мы проводили в созерцании клеток с грифами, изучали их обычаи, язык, мысли, а вечерами пробовали по очереди превращаться, пока в нашей маленькой комнатёнке. Иногда мы перезванивались по телефону с мамой Валей. Как я и предсказывал, мой Петруха так никуда и не уехал. У него опять было плохо с ногами, а через полгода мама Валя уже говорила о близкой ампутации. У меня при этом возникало совершенно необъяснимое раздражение против моей сестрицы Розы, как будто именно она была виновата во всех бедах моего друга.
Через год мы с Любой приехали в отпуск в наш дом, к маме Вале. Я опять увидел Петруху ― уже без ног он работал сторожем на складе. Петруха сильно изменился: ни шуток, ни лишних разговоров. Сразу вытащил свой заветный свёрток с ружьём, но я не взял. Сказал:
– Пусть