письмо для этой женщины.
Ничего другого не оставалось. Гувернантка пролепетала слова благодарности и прощания, затем, орошая слезами свой платочек, уехала в той самой двуколке, что ждала ее у аллеи.
Последний взгляд пожилой женщины был устремлен на то окно, где она надеялась еще раз увидеть белую и темную головки девочек. Но не увидела.
А Нинетта и Жанна спокойно сидели в комнате у пианино, нажимали клавиши и терпеливо ждали, когда вернется их учительница, чтобы продолжить прерванный урок.
– А потом будет арифметика, – сказала Нинетта и улыбнулась.
Убедившись, что двуколка отъехала, княгиня Берта вошла медленной и величественной походкой в комнату девочек. При ее появлении они перестали теребить пианино и сразу встали.
– Я пришла сказать вам, – произнесла она металлическим голосом, от которого сердечки маленьких девочек невольно сжались, предчувствуя плохие известия, – что занятий с мадам Биссет у вас больше не будет. Мадам уехала только что, получив от меня расчет и рекомендательное письмо.
Девочки никогда не перечили своей мачехе, но, не потому что боялись ее, а потому что понимали, насколько это бесполезно.
Вот и сейчас, они стояли, тесно прижавшись плечом к плечу, с опущенными головками, стараясь скрыть выступившие слезы.
Берта не произнесла более ни слова, вышла из их комнаты и направилась обратно в свою.
Жанна и Нинетта поплакали немного, погоревали об уехавшей гувернантке, но, дети есть дети и потому они скоро забыли о своих печалях, занявшись разными играми и развлечениями.
– А, в общем-то, может это и к лучшему, – сказала Нинетта.
– Ты о чем? – не поняла Жанна.
– О том, что мадам Биссет уехала. Не надо будет учить уроков.
– А! Это, конечно, хорошо.
– Да. Можно будет почаще дразнить Серого.
– Дался тебе этот мальчишка!
– Он такой смешной! – засмеялась Нинетта, вспоминая мальчика-ровесника, одного из крепостных своего отца.
У князя Мадлика было огромное количество крепостных. Все те маленькие и средние деревеньки, что прилегали к поместью князя, все они со всеми своими обитателями составляли княжескую собственность. По своему усмотрению князь мог продать любого человека, взамен купить другого, разлучить мужа с женой, мать с сыном, брата с сестрой, мог по собственному желанию их выпороть, заставить много трудиться, поженить кого-то с кем-то, не принимая в расчет чувства этих людей. На все это князь имел полное право.
На следующее утро князь Мадлик проснулся и, вспомнив, что сказала ему вечером жена относительно нехорошего поведения маленьких княжон со своей гувернанткой, велел камердинеру послать за дочерьми.
Тот послал лакея, но на лестнице, ведущей в спальню девочек, он встретил Берту фон Шеренг, которая отослала его обратно, а сама вошла к мужу с такими словами:
– Ах, Александр, неужели вы хотели их отругать?
– Отпрыски княжеского рода должны отвечать за свои поступки.
Тон князя был