развернули, затрясли. Затем, как будто что-то лопнуло, извне пробились звуки, крики, стоны, шум дождя. «Это ты? – кричали Фридриху в лицо. – Ты, гадёныш, его порешил?!» Схватили за ворот, тряханули, отхлестали по щекам. Фриц не сопротивлялся, только тряс головой. Рубашка его вылезла из штанов, мизерикорд продрал холстину, выпал из-за пазухи, два раза кувыркнулся и шлёпнулся в грязь. Чьи-то руки торопливо хапнули его, и на мгновение воцарилась тишина.
– Эва! – наконец раздался изумлённый голос. – Глянь, чего!.. Это же этот… лыцарский протык!
– Ага ты, точно, протыкач! Эй, там! Держи крепче сопляка, чтоб не убёг! Да обыщи его как следует, авось ишшо чего найдётся.
– Это не я, – внезапно онемевшими губами пролепетал мальчишка. – Я не виноват…
Никто его не слушал и не слышал. «Вяжи гадёныша!» – распорядился кто-то, и мальчишку вслед за раненым поволокли в корчму. Дверь за ним закрылась, и только кровь в истоптанной грязи ещё некоторое время напоминала о том, что здесь произошло.
Потом её смыл дождь.
За окном трактира сыпал дождь. Земля во дворике раскисла. В лужах, расходящихся кругами, отражалось небо без единого просвета. Две лошади и ослик на конюшне с равнодушием мотали мордами и что-то подбирали из пустой кормушки. С некогда белёного забора потихоньку обмывало известь. Всё это представляло собой картину серую, однообразную, но не лишённую очарования, особенно если учесть, что в комнате было тепло и сухо. Жарким пламенем горел камин, дрова потрескивали, запах дыма щекотал в ноздрях. Парнишка, облачённый в чёрную заношенную рясу монаха-доминиканца, со вздохом оторвался от созерцания пейзажа за окном, прошёл к столу, уселся за него и потянул к себе кожаный цилиндр с письменными принадлежностями. Откинул крышку, вытащил свёрнутые трубкой желтоватые листы пергамента и тряпочной бумаги, вынул нож и аккуратно принялся затачивать перо. Взгляд его упал на угол карандашного рисунка, на котором Бенедикт ван Боотс из Гаммельна изобразил Лиса. Он помедлил, отложил перо и нож, вытащил листок и расправил его перед собою на столе. Взгляд его сделался рассеян.
Кто он был такой, этот травщик?
Томас отыскал среди прочих лист, содержащий доступные сведения о разыскиваемом, достал его и углубился в чтение.
«Žuga, [Zhuga] – индифферентно излагала бумага. – (Возможны варианты – на латинский адекватным образом не транскрибируется). Известен такоже среди простонародья как «Осенний Лис», «Соломенный Лис», «Ведьмак из Лиссбурга» и просто «Лис» (список прочих прозвищ прилагается). Горец, влах (предп. урож. Мунтении[10]). Настоящее имя – Вацлав (Ваха, Вашек), однако никогда им не пользуется. Точный возраст неизвестен (выглядит на тридцать с небольшим). Роста выше среднего, худощав, лицо треуглое, глазами син, власами рыж, предпочитает отпускать их длинными.
Первейшие упоминания девятилетней давности (ворота Дибиу, Тихутский перевал, предгорья возле Тырговиште, креп. Поэнари, креп. Эшере, позднее – север Трансильвании, Марген,