прекрасно подойдет для непутевого сына, который к тому же любил играть со своей большой коллекцией оловянных солдатиков, проводя с ними разнообразные маневры и перестроения. Латынь в некотором объеме входила в программу, но юный Уинстон ее ненавидел. Так же скептически он относился и к древнегреческому, из которого знал только алфавит. Когда он услышал, что политический противник его отца премьер-министр Гладстон отдыхает, читая в оригинале поэмы Гомера, то сказал: «Так ему и надо!»
По закону непредвиденных последствий то, что юный Уинстон оказался в «армейском» классе, сослужило ему хорошую службу – пусть латынь там изучалась минимально, зато большое внимание уделялось урокам английского языка. Именно в колледже будущая звезда британской политики получила основы блестящего владения английским языком, его грамматикой, искусством композиции сочинений – всем тем, что способствовало дальнейшей карьере Уинстона Черчилля как журналиста, писателя, оратора и политика. Обучение «всего лишь английскому письму» считалось непрестижным, но уроки привили Уинстону глубокую любовь к своему родному языку. Как он позднее говорил, он овладел мастерством «важнейшей структуры обычного английского предложения», что, по его мнению, было «благороднейшим достижением».
Учеба в Харроу помогла отшлифовать и другой столь же важный в политике талант – едкое остроумие и язвительность по отношению к противникам, для чего здесь была масса мишеней. Поведение Черчилля нисколько не улучшилось по сравнению с начальной школой. Он продолжал оставаться упрямым индивидуалистом, по-прежнему игнорировал школьные правила и встревал в перепалки, особенно ненавидя «дедовщину» среди учеников.
Учителя жаловались на отсутствие самодисциплины у их подопечного, на его лень и своенравие. Директор школы отмечал, что «невозможно полагаться на то, что он где бы то ни было будет вести себя прилично». В ответ на их упреки Уинстон только огрызался и всячески отстаивал собственную правоту. Когда директор заявил ему: «Черчилль, у меня есть очень серьезные основания быть недовольным вами», – он в ответ не полез за словом в карман: «А я, господин директор, имею весьма серьезные основания быть недовольным вами». После очередной порки, которую осуществлял глава его «дома» (отделения школы), упрямый подросток заявил ему: «Я вырасту более знаменитым, чем вы», в ответ на что позвучало: «В таком случае, получи двойную порцию».
Его соученики по Харроу также вспоминали, как «маленький рыжий курносый младшеклассник с веселым лицом» в первый же свой учебный год одержал победу на состязании школьных ораторов, произнеся речь, оказавшуюся гораздо убедительнее, чем у его старшего оппонента. Уинстон не обращал внимания на свою шепелявость, хотя она нередко становилась мишенью насмешек товарищей по школе. Впрочем, и другим доставалось от него. Например, он как-то столкнул в воду своего будущего коллегу по правительству Лео Амери. Амери, будучи редактором школьной