над головой, только чтобы задержать, остановить лавину воды и камня; мечты и замирание сердца, измены и проклятия, зелёные луга под синим небом, журчание лесных ручьёв и заливистые трели соловья – всё это, весь этот калейдоскоп жизни мгновенно исчез, как будто его никогда и не было. Бытие и реальность рассыпались на не связанные друг с другом осколки. Сознание перестало существовать как нейрофизиологический процесс. И, наконец, исчезло понятие смерти, которую с этого момента стало более уместным именовать как – ничто и ни о чём не говорящее событие.
Тогда, в тот день, когда они, с трудом подвинув в сторону скособоченную дверь и уворачиваясь от свисавших с потолка разорванных кабелей электропроводки, зашли внутрь полуразрушенной казармы, их удивлению не было предела. Пройдя по сплошь покрытому трещинами коридору, они оказались в помещении главной спальной комнаты, где среди сдвинутых и разломанных кроватей они увидели сбившуюся в тесную кучу группу людей. Никто их не приветствовал, не кинулся на встречу с ликующим возгласом. Постояльцы этого убогого приюта жались друг к другу и молчали будто на похоронах. Скорбь отпечаталась на их пепельных лицах, а грязные руки были сплошь покрыты ссадинами и багровыми кровоподтёками. В глазах сквозило бесконечное отчаяние. Их было человек 30—35: большинство – мужчины, несколько женщин и двое детей. Одним словом, гражданские всё лица и ни одной офицерской звёздочки. Каким ветром их сюда задуло? Хотя да, похоже, всё тем же, что и их самих.
– Здорово, народ! – возгласил Глеб Долива, намеренно стараясь придать своему голосу весёлые нотки, и попытался заглянуть в глаза каждому, что оказалось делом совершенно непростым – большинство сидело с опущенными ниже плеч головами. – О чём молчим? – продолжал настаивать он, но ответа так и не дождался. Безмолвствовал и его друг Филипп. Трудно давалась ему задача – подобрать нужные слова, чтобы развеять гнетущую атмосферу.
И вдруг в давящей тишине прозвучал голос маленького мальчика лет девяти-десяти, не больше:
– Дяденьки, а водичка и хлеб у вас есть?
Простой вопрос прозвучал для Глеба и Филиппа как трубный глас с ясного неба. Оба одновременно, путаясь в застёжках своих рюкзаков, развязали их и вывалили все имевшиеся в них припасы и бутылки с водой на голый матрас свободной кровати. Сверкнули пробудившиеся глаза. Люди зашевелились и разом развернулись туда, где возвышалась притягивающая к себе горка источника жизни. Вначале одна рука несмело протянулась к продуктам, следом другая, и вот уже все, толкаясь и невнятно шепча какие-то слова, сбились в плотную толпу в попытке выхватить для себя всё, что только возможно, и желательно побольше.
Оторопевший поначалу от развернувшейся перед ним картины неуправляемого хаоса Чистяков быстро пришёл в себя и без труда растолкал метущихся людей. Разыскав бутылку минералки и пару бутербродов с колбасой,