всегда «подал», будто милостыню бедным, и которое было велико мне минимум на три размера. Но проклятая «антикоммерческая жилка» заставляла меня засунуть руки за спину и трясти головой.
– Не портите мне девочку, – укоризненно сказала Эмма Ефимовна, – Она от чистого сердца… Мы, когда были комсомольцами, тоже всегда брали отстающих на буксир.
Отец Махачёва медленно опустил руку с конвертом:
– Ну, ты тогда говори… если что-то тебе надо будет, не стесняйся. Может, погрузить чего, перевезти… у меня ж машина.
– Хорошо, – пообещала я и изобразила улыбку.
Не знаю, что тогда пришло в голову Махачёву, а только петля вокруг меня затянулась ещё туже. Может, он вообразил, что я отказалась от денег, потому что влюбилась в него? Во всяком случае, домой я теперь всегда старалась улизнуть со своей подружкой Надькой Шепелевой, чтобы Махачёв не отправился меня провожать. Он напросился проводить пару раз, и я поняла, что боюсь… Как будто рядом со мной идёт даже не пёс… волк… И что ему придет в голову в ближайшие минуты – непонятно.
Экзамены наш класс сдал благополучно. Никого не заставили пересдавать, никто не остался без аттестата. Эмма Ефимовна ходила счастливая, как будто получила подарок от миллионера. Она даже в мечтах не надеялась, что всё закончится так хорошо.
Остался – выпускной бал.
В нашей семье я была старшей из сестёр, и варианта, чтобы я надела платье, перешедшее ко мне по наследству, просто не существовало. Маме «подали» очередную вещь – тёмно-красное макси, с оборками из какого-то чёрного газа. Но оно было таким нелепым и выглядело такой дешёвкой, что я расплакалась. Мама поплакала со мной вместе, а потом в магазине «Ткани» купила голубой батист. И мамина сослуживица сшила мне из него нарядное платьице. Это была чуть ли не первая обновка, которую до меня никто не носил. А шло мне это платьице – с ума сойти!
Дома меня наряжали, как новогоднюю ёлку. Новые шуршащиё с матовым отливом колготки, лёгкое, как лепесток платьице, мамины серебряные серёжки, косметика – чуть ли в первый раз в жизни….Сестрёнки ходили вокруг меня – то поправляя оборку, то вдыхая запах духов, то заправляя выбившуюся прядь волос под заколку в виде лилии….
И опять же в первый раз – на вечере я не чувствовала себя ущербной, была не хуже других. Слилась с этой стайкой, воздушных, разом повзрослевших, непривычно нарядных и красивых девчонок. Это упоительное чувство, когда тебе не надо стыдиться своей бедности!
Махачёв на выпускной пришёл тоже. В какой-то несусветной аляповатой футболке, выпущенной поверх брюк. Он не тусовался с мальчишками. Он смотрел на меня. Всё время. Не отрываясь. И мне было очень не по себе от его взгляда.
Мы отсидели торжественную часть. Получили аттестаты. Выслушали песню от Олечки Кругловой, и Степы Савельева «Когда уйдём со школьного двора, под звуки нестареющего вальса….» – куда ж без неё? Взгляд Махачёва жёг мне спину. Родители вытирали слезы.
Потом