момент в домах не было, поэтому во время операций и перевязок она держала лампу.
Каратели
Вместе с такими же хуторскими девчонками, которым едва лишь сравнялось 10—12 лет, Клавдия Трофимовна вовсю трудилась в колхозе. Сначала на косарках, потом перевеивали зерно и везли на быках в Войково на элеватор. А ещё выращивали шелкопряд, разбирали коконы и сдавали их.
– Конечно, было трудно, – вспоминает Клавдия Трофимовна, – однако и люди были другие. Никто не отсиживался по хатам, каждый стремился помочь, приложить все мыслимые и немыслимые силы, чтобы хоть на день приблизить долгожданную Победу.
– Помню войну, как будто всё было вчера, помню и оккупацию, – продолжает Проскурина. – Сами фашисты особо нам – мирным жителям – не досаждали. Хуже обстояло дело с полицаями. Их в хуторе было трое. Строго следили за соблюдением комендантского часа. В определённое время в домах должен быть погашен свет и на улицах чтобы никто не ходил. Если кого ловили, то строго наказывали – пороли сильно. В памяти отложилось, как мы закрывали птицу, в страхе, что петухи закричать могут. Тогда бы и нас расправа ждала.
А ещё немцы чуть было не увезли с собой моего брата. Он у нас хорошо грамоту знал, и немецкий язык ещё в школе освоил. Вот и хотели забрать его переводчиком. Посадили в обоз, а когда через лес ехали, он спрыгнул с него и скрылся среди деревьев.
Воспоминания Александра Казьмина из х. Верхние Грачики.
Июль 1942 года. Низко летающие немецкие самолёты бомбят железную дорогу Чеботовка —Миллерово. С диким воем они проносятся над хутором Грачики. Охваченные страхом, мы с мамой побежали к соседу Колотовичу в блиндаж прятаться.
Наконец всё стихло. Но это было лишь затишье перед грядущими страшными событиями. К воротам подъехал бронетранспортёр, из которого вышли два эсэсовца. Они были все в чёрном, а на животе висели автоматы. Один из них громко по-немецки скомандовал: «Аус! Аус!». Мы вышли с поднятыми руками.
Так начиналась немецкая власть. Из сельского совета выбросили портреты Ленина и Сталина. На их место водрузили Гитлера. Здание назвали сельуправой. Очень тяжело и страшно жилось в ту пору. За не выработку недельного минимума трудодней, устраивали экзекуции. Сгоняли всех людей к управе, а виновного привязывали к скамье и пороли плётками.
В сентябре ночью к нам в ставни постучались. Дверь открыла бабушка Пелагея Ивановна. На пороге стояли двое стариков, укутанных в шали. Они попросили укрыть их от фашистов. Бабушка спрятала их в скирде сена, при помощи дров, соорудив из него подобие шалаша. На следующую ночь она отвела их к родне в заброшенный хутор за Гундоровскими Грачиками, где не было немцев. Помню мама тогда ругала бабушку, нас, мол, могли расстрелять вместе с ними. «Не могла я иначе!» – ответила Пелагея Ивановна.
Тем временем советские войска начали