в странные телеги с большими железными, узкими и скрипучими колесами. На телегах сидели солдаты. Это вступали в хутор чужеземные вражеские войска, но не немцы, а румыны. Вскоре в дом буквально ворвались два румына. Они прямо с порога кинулись к закрытому кухонному столу, где стояла кастрюля с мамалыгой, кукурузной кашей с сухофруктами. Без спроса они вынули из стола кастрюлю и, будто их неделю не кормили, съели всю кашу.
Тем не менее, Юрин дедушка, донской казак Николай Степанович Миронов, стал с ними объясняться по-румынски. Он немного знал румынский язык еще со времен Первой мировой войны, поскольку, будучи командиром конной батареи, воевал на территории Румынии. Юре тогда понравилось и запомнилось колоритное слово «камэрад», что означает «товарищ». Беседа длилась недолго, румыны ушли. А Юре после них захотелось в туалет, который был на улице. Нужно было одеваться, так как была уже осень. И тут вдруг оказалось, что исчезла шапка. А шапка-ушанка была новая, кожаная, с внутренним мехом. По тем временам для хутора редкая вещь. Папа купил ее Юре перед уходом на фронт.
Юрия Николаевича Миронова
– Эти румыны, которых прислал Гитлер, украли мою красивую шапку, папин подарок, – хныкал Юра.
Наступил 1943 год. После окружения и разгрома немцев под Сталинградом они достаточно быстро под напором Красной Армии стали пятиться назад, очищая Ростовскую область. Из хутора Садки, что на западе области, расположенного в двух километрах от Северского Донца, притока Дона, драпанули и румыны. Наши войска без боя вошли в хутор. Им предстояло форсировать Северский Донец. Трудная задача усложнялась ещё и тем, что на нашей, левой стороне реки был равнинный луг, а на другой, удерживаемой отступающими гитлеровцами, начинался Донецкий кряж возвышенная земля Донбасса. Несколько дней наши готовились к форсированию реки. Юре в это время было уже пять лет и четыре месяца.
Дедушкин дом был достаточно большой три комнаты и коридор с кладовкой. Помнится, в доме расположились два наших офицера: Пётр, старший лейтенант из Москвы и его друг Иван лейтенант из Челябинска. Пётр нежно относился к Юре. Сажал на колени и, гладя его белобрысую голову, ласково говорил: «У меня в Москве есть такого же возраста сыночек, и его тоже зовут Юра».
А потом Пётр из пистолетной кобуры сшил для Юры кожаный кошелек, который закрывался на кнопочку. В доме почему-то была большая армейская полевая кухня, в которой варили много мяса. И для Юры после полуголодной жизни эти дни были продуктовым раем. Пётр угощал его мясом, кусочками стылого меда и масла. Но через несколько дней Пётр с Иваном пошли форсировать Северский Донец. И случилась новая большая беда. С первого раза реку форсировать не удалось. Петра убили, а Иван вернулся весь окровавленный. Его ранили в руку. Юра плакал по Петру и одновременно смотрел, как бабушка, Прасковья Григорьевна Миронова, разрезала ножницами рукав и рукавицу,