но пламенная речь вызвала одобрительный рев у внимающих ему дружинников. Война была их образом жизни, и хотя на привале или после кровавой сечи каждый жаловался на свою долю и порывался вернуться в родное селение, на самом деле таких охотников среди ратников было мало. Их труд был опасен, но не так тяжел, как у землепашцев, камнетесов, лесорубов и даже промысловиков или ремесленников. Выходить на поле брани доводилось не так уж часто. В перерывах между сражениями и осадами дружины ходили с походами, используя при этом возможность и поесть сытно, и чужих баб поиметь, и обогатиться. Мысль о том, чтобы пограбить Киев и легендарный Царьград, окрыляла этих молодых, сильных, честолюбивых мужчин. Поход означал погибель одним и праздник другим. Но каждый считал себя удачливее прочих и полагал, что его-то смерть уж точно минует.
В какой-то миг Олегу представилось, что вся эта масса народу, которую он видит перед собой, навалена мертвою зловонною кучею, что улыбаются ему черепные оскалы и взирают на него не глаза, а пустые глазницы. Стало тягостно и страшно при мысли об этих тысячах и многих других, которые сложат головы по его приказу, добывая ему честь и славу. Захотелось вдруг отречься от венца и бежать, пока не поздно, пока не нагородил он горы трупов.
Словно чуя смятение, охватившее хозяина, Златогрив повернул свою большую красивую голову. Настроение Олега резко переменилось. Он устыдился своих мыслей и минутной слабости. Закончив речь призывом сложить головы за родную землю, он с облегчением оставил войска и поскакал в город.
Когда он, умытый и причесанный, приготовился спуститься в пиршественную палату, чтобы разделить ужин с приезжими и своими воеводами, в дверь несмело постучали и стражник доложил о том, что княгиня Эфанда испрашивает разрешения предстать перед светлыми очами брата. Олег велел впустить ее. Сестра явилась не одна, а с Игорем на руках. Было видно, что нести сына ей тяжеловато. Он уродился мелким, но потом быстро добрал в весе и росте.
Олег забрал племянника, подбросил до потолка, повертел, покачал и вернул, хохочущего, сестре.
– Богатырь растет, – похвалил он. – Скоро можно будет на коня сажать.
– Правда твоя, братец, – заговорила Эфанда приторным и почему-то веселым голосом, хотя ничего радостного поведано не было. – Будущий князь ведь. Ему быть слабым не к лицу.
– Рано о троне говорить, – отрезал Олег. – Чтобы земли раздавать, их вначале завоевать надобно.
– Сказывают, ты на Киев собрался?
– Вот прикажу некоторым языки отрубить, чтобы лишнего не болтали!
– Не серчай, брат. Молва всегда впереди дел идет.
Голосок Эфанды сделался еще слаще, заставив Олега взглянуть на нее с подозрительным прищуром.
– Ты чего пришла? – спросил он резко. – Если есть что сказать, говори. Некогда мне.
Сестра заморгала часто, придав лицу умильно-благостное выражение, и начала намеками подводить брата к мысли, что ему-де лучше будет Киевом править, а она, Эфанда, останется с Игорем за Новгородом