и вдруг без шума шмыгнула в другую комнату.
Горели свечи, лампадки. Дьячок с широкой спиной приготовлялся читать псалтырь, переступая в углу тяжелыми сапогами. В виду покойника толковали шепотом. Было упомянуто о том, что хоть и все мы помрем, но всё «как-то»… к этому присовокуплялось: «ни князи… ни друзи…» А затем, после глубокого вздоха, следовал какой-нибудь совершенно уже практический вопрос, хотя тоже шепотом:
– А вот, между прочим, не уступите ли вы мне рыжего мерина? под водовозку?
– Ох, мерина, мерина! – глубоко вздыхал душеприказчик, думавший, может быть, крепкую думу о том же мерине. – Погодите, Христа ради, немножечко!
Дьячок кашлянул и зачитал:
– Блажен му-у-у-у…
– Караул!!! КраулП Стой! – раздалось под окнами.
– Господи Иисусе Христе! Что такое? – зашептала публика, и все бросились на улицу…
– Стой! Стой! Н-нет! ввррешь! Брат! брат!
Народ, сбежавшийся со свечами, увидел следующую сцену.
Прохор Порфирыч старался вырвать из рук Лизаветы Алексеевны огромный узел, в который та вцепилась и замерла.
Из узла сыпались чашки, стаканы, серебряные ложки и проч.
– Брат, брат! Краденое!..
– Мадам, – сказал значительно душеприказчик, – пожалуйте прочь!..
Прохор Порфирыч налег на врага узлом и потом сразу рванул его к себе. Лизавета Алексеевна грохнулась оземь.
Толпа повалила вслед за победителем. Надо всеми колыхался огромный узел.
– Как? воровать? – громче всех кричал Порфирыч. – Нет, я тебя не допущу! Извини!..
Узел свалили на крыльцо с рук на руки душеприказчику, который говорил Порфирычу:
– Спасибо, спасибо, брат!
– Помилуйте, васскородие, – говорил Прохор Порфирыч, обнажая голову и в ужасе раздвигая руки. – Как же эт-то только возможно? Я – все меры!.. Ка-ак? воровать?.. Нет, это уж оставь!
– Ты тут ее схватил?
– Да тут-с, васскородие, как есть у самых у ворот. Баррское добро, д-да боже меня избави!.. Что тебе по бумаге вышло – господь с тобой, получай!
– То другое дело!
– Да-с! то совсем другое дело! А то скажите на милость!
– Спасибо! Молодец!
– Всей душой.
Порфирыч осторожно пощупал у себя за пазухой и подумал: «здесь!»
– Я, васскородие, видит бог!
Душеприказчик ушел. Порфирыч долго еще толковал брату: «А то, скажите на милость, такой поступок… целый узел, не-э-эт!» Потом пошел под сарай, запихнул между дров какойто сверток, подхваченный в бою, и, возвращаясь оттуда, говорил:
– Каак? воровать? Нет, ты это оставь!
Лизавета Алексеевна долго билась и истерически рыдала за воротами:
– Из-за чего? Из-за чего? Из-за чего я всю-то молодость – всю, всю, всю… Господи! Грех-то! Грех-то!..
Вдруг она вскочила, отряхнула платье, утерла глаза и быстро направилась в комнату.
– Мадам! – говорил душеприказчик, – пожалуйте отсюда вон… после таких поступков!
– Н-не пойду!..
Лизавета