– все пытались придти к какому-то соглашению. Мол, сейчас вы соберите манатки, а мы подумаем, поищем, глядишь, какой-другой кусочек земли вам и отстегнем, ну вот честное слово! Иногда после очередной дискуссии в табачном дыму где-нибудь в нашей дощатой столовой или на пригорке с видом на обрамленную зелеными хребтами долину Дотан, мои друзья начинали прогибаться. Уж больно собачья была у нас жизнь в отрыве от всех, и больно красочно эмиссары Бегина обрисовывали нам светлое будущее нашего поселения... в другом месте. Да и честное слово тогдашних лидеров страны было еще действительно честным. Короче, все чаще во время таких дискуссий мы – я, Натан, Менахем, – ловили на себе вопросительные взгляды наших друзей, наших единомышленников, тех, что оставили теплые гнезда и пустились в возглавляемую нами авантюру. Натан стоял насмерть. Мы возвращаем еврейскую землю еврейскому народу, выполняя тем самым заповедь Вс-вышнего. Его и только Его мы и должны слушаться. А БАГАЦ нам не указ.
Менахем разводил руками – дескать, вот так же Бегин разведет руками, не пуская нас на новое место, и скажет: «Когда я давал слово, то искренне хотел». А так мы уже здесь.
Что же касается меня... Когда я смотрел на эти горы – невысокие, осыпанные белыми камнями, тонущие в хамсинном мареве, – когда, поднявшись на хребет, я пытался отыскать на пятачке глинистого грунта след проехавшего здесь десять лет назад танка, словно последний след моего отца, – головой я понимал, что другая гора может оказаться стратегически не хуже. А может и не оказаться. Для меня это не имело никакого значения. Мое место было здесь.
Это был не тот Шарон, которого вы привыкли видеть на телеэкранах, не Шарон времен премьерства – располневший, если не сказать расползшийся, с бегающими глазками. Живой, энергичный, в два раза худее, чем сейчас, он и тогда был «бульдозером», так же шел напролом, но сознательно, а не по инерции. Выполняя функции сугубо штатские, в Канфей-Шомрон, тем не менее, он почему-то приехал на армейском джипе. Несмотря на полноту, буквально выпорхнул из машины и, размахивая какой-то синей папкой, бросился к нам, крича: «Хаим! Менахем! Натан! Скорее сюда!».
То, что он нам привез, означало победу. Полную. Почти. Это было решение правительства о создании нашего поселения – правда, не здесь, а по другую сторону Шхема, на горе Кабир. С точки зрения стратегической, новое место было еще лучше. С него открывался вид и на долину Тирца, и на Иорданскую долину. С него просматривался, а в случае необходимости и простреливался, Шхем. Ясно было, что упускать такую блестящую возможность никак нельзя.
Все молча глядели на нас троих. Но Натан ничего не говорил, лишь лицо его было белым, как луна, которая как раз в этот момент с интересом высунулась из-за туч. Менахем, который в жизни не курил, попросил у меня сигарету и, очевидно, счел свою миссию выполненной. Следовательно, отдуваться за всех суждено было мне. Радость набухла в наших друзьях, но для ее взрыва, для многократного «Ура!», для плясок под «Ам Исраэль хай!»{«Народ Израиля жив!»} нужен был детонатор. Все смотрели