на крыльцо вышел Амихай. Он вопросительно смотрел на меня. Было в его взгляде что-то от взгляда горы, да и реснички, как сосенки...
– Амихай, – сказал я, – ты знаешь, мы скоро переезжаем. Мы будем жить на горе Кабир. Там еще лучше, чем здесь. Там мы будем смотреть на высокие горы Эваль и Гризим, где наши прапрадедушки клялись Б-гу в верности, внизу будет древний Шхем, куда когда-то пришел наш прапрапрадедушка Авраам. И будет у нас там не караван, а большой красивый дом, прямо-таки дворец: с ванной, с цветами на окнах и садиком у крыльца.
Амихай закрыл глаза, все это себе представил, потом опять взглянул на меня и тихо сказал:
– Папа, а давай останемся здесь.
Большая ночная бабочка кружилась под низким плохо выбеленным потолком нашей утлой синагоги, нашей «хижины». Ноги у этой бабочки были длинные и кривые, как у ядовитого паука, и выглядела она довольно жутко. Все невольно провожали ее взглядом, и я использовал эту мгновенную передышку, чтобы глотнуть содовой, откашляться и, главное, – собраться с духом. Затем я начал:
– В заявлении, которое мы подали в правительственные инстанции, с просьбой разрешить нам создать поселение, имеется сто тридцать два имени. Фамилий, правда, поменьше, потому как первыми, кого человек втягивает в общее дело, являются, как правило, его братья, сестры, ну и жена, разумеется. Все это не имеет значения. Всем понятно, что сто тридцать две подписи не означает, что сто тридцать два человека поселятся на горе Кабир...
Лица моих друзей напряглись: к чему, дескать, он клонит?
– Так вот, мы с Биной решили остаться здесь, – взял я быка за рога. – Если после того, как вы переселитесь, возникнет проблема с караванами, мы готовы по первому требованию переселиться в палатку и передать вам караван.
Первым молчание нарушил Натан.
– Я тоже остаюсь! – воскликнул он, вскочив с места. – Мой принцип – еврей не уходит оттуда, где он...
Натан на секунду замялся в поисках нужного слова, и я машинально за него закончил:
– ...окопался!
– Нет, Хаим, – с укором сказал Натан. – Не окопался. Укоренился.
– Как бы то ни было, – примирительно сказал я, – ты тоже остаешься.
– И я, конечно же, тоже, – объявил Менахем. – Кабир уже наш. Пусть часть ребят туда отправляется. Здесь же еще придется повоевать. А в мирное время кто главный воин? Адвокат.
Тут началось то, чего я больше всего боялся. «Я тоже остаюсь» – стали раздаваться голоса с разных концов синагоги. «И я! И я! И я!»
Короче, вчера все кричали «ура», сегодня все решили остаться. Пришлось прекращать это стадное безобразие.
– Подождите, подождите! – сказал я. – Большинство должно отправляться на Кабир. Там – главная работа. А здесь необходимо чисто символическое присутствие. Строить здесь все равно не дадут, а если начнут выселять, то, сколько бы семей ни осталось, нагнать солдат всегда можно в десять раз больше.
Наступила тишина.
– Ребята, – продолжал я. – Поймите, здесь достаточно десяти – пятнадцати человек. Ну двадцати, включая детей. А там – чем