Услышав тревожный птичий крик, Микула замер в страхе, – сорока в лесу для охотника сущее бедствие, – но сейчас Микула был скорее дичью. Он ухватил узлом-удавкой котомку и выбежал из избы.
Здесь он обнаружил, что занятый сборами, он и не заметил, как во дворе начало темнеть, и ему давно пора было уйти в лес.
Опасаясь подходить к воротам, там могли оказаться печенеги, Микула по лестнице забрался на ограду и огляделся, – на поле было чисто, около ворот также никого не было.
Микула прислушался. Сорока трещала где-то далеко за деревенской оградой, в стороне дороги. В той стороне ничего также не было видно. И Микула, пока дорога в лес была свободна, перевалился через забор, как куль, и побежал через поле в сторону темнеющего черной полосой леса. Меч и котомка мешали бежать, и Микула с трепетом ожидал каждую минуту, что на поле появятся всадники.
Пока бежал по твердой земле, молился захлебывающим шепотом. Господи, не дай Бог! Господи, не дай Бог!
Добежав до первых деревьев, стоявших сизой стеной, Микула нырнул под юбку огромной ели, и упал на землю, укрытую ковром прошлогодней рыжей хвои. В темноте было душно, как в печи, и остро пахло смолой. Оказавшись в безопасности, Микула долго хрипел, как запаленная лошадь, пытаясь отдышаться. Наконец, дыхание успокоилось, но Микула еще долго лежал, прижавшись щекой к колючей земле. Он видел, что здесь, в месте, которое казалось ему пустынным и безжизненным, со всей силой кипела жизнь.
Жизнь другая, необычная. Вот по цепочке муравьев, протянувшейся красной нитью, скользит зеленая гусеница. Вот среди ветвей серебрится почти незаметная глазу сеть, а сам ее хозяин, величиной не больше ржаного зернышка, как удильщик, ломкими длинными щупальцами натянул струну. Вот на стволе неведомо откуда из ветвей скакнула маленькая серенькая птичка с белой грудью. Она удивленно смотрит черной бусинкой-глазом на странное существо, притаившееся в темноте елового шатра.
Микула шевельнулся, и крохотный комочек перьев, испуганно свистнув, юркнул в щель между пушистыми ветвями.
Небо, просвечивающееся в щели, серело и набухало дождевой водой. Микула поднялся на колени и высунул голову между колких пахучих ветвей. Осмотревшись, он подобрал лук, который вывалился из его рук, когда он нырял под ель, и пошел в глубину леса.
Он знал, куда идти, – здесь, в паре сотен шагов от опушки, у него давно была вырыта землянка. Вначале он рыл ее играючи, а затем подумал, что она сможет пригодиться во время налета печенегов или княжеской дружины. Поэтому Микула давно натаскал вовнутрь сена, а вход в землянку прикрыл плетеным щитом, который сверху завалил слоем земли и листьев. И теперь даже человек мог пройти над землянкой и не заметить ее.
Пока было светло, Микула внимательно осмотрел землянку, потыкал в углы с сеном палкой, – он боялся змей, которые осенью забивались на зимовку в такие теплые и укромные места. Змея дрянное и подлое существо – жалит незаметно, и нет спасения от ее яда. Печенеги ядом степных гадов часто мазали наконечники