сейчас из меня располагатель? Я сижу, сгорбившись, в углу и исподлобья зыркаю по сторонам, опасаясь встретиться глазами с попутчиками. Нет, это не дело. Сейчас распрямлюсь, улыбнусь открыто, что-нибудь сказану, как положено нескучному, симпатичному попутчику, а потом попрошу соседей приподняться и достану пакет с продуктами. Буду есть аппетитно, вкусно, чтоб у всех потекли слюнки… Н-ну-с!.. Только сперва схожу в тамбур, выкурю сигарету…
Потихоньку поезд выбирался из Абакана. Из довольно большого города, вблизи которого я прожил пять лет, но почти не узнал его, не изучил, не увидел, чем он отличается от других городов, где побывал я за свою жизнь. Да и отличается ли он чем-то?..
Помню, в школе я очень увлекался географией, правда, увлекался довольно странно: у меня был толстенный атлас мира, карты на сотнях страниц. Каждое государство, каждый островок в каждом из четырех океанов, каждый штат Индии, каждая область СССР были там представлены подробно, до последнего, может, уже и не существующего поселеньица. И вот в чем странность – разглядывая карты, читая названия городов, я и не старался представить, не осознавал, что вот этот кружок – Тура, – или этот – Благодарный, – состоят из домов, людей, мест отдыха, что в них есть нечто особенное, чем они не похожи на другие плоские кружочки на пятнистой, веселящей глаза, но тоже плоской, идеально плоской карте… Лишь несколько кружочков, несколько названий рождали в голове ассоциации, – я там бывал, кое-что увидел, запомнил, или узнал из книг, из фильмов, передач, рассказов родителей.
Красноярск – там на горе стоит часовня, древняя, кажется, построенная казаками-первопроходцами, и я пацаном все пытался рассмотреть сквозь забитые железными листами оконца, что внутри, – вдруг лежат кучей кривые сабли, пищали, расшитые золотой нитью кафтаны… А про Лондон я много читал. Особенно у Диккенса. Ядовитые туманы, лачуги с погребами-ловушками, куда спихивают трупы ограбленных; полчища нищих, самых опустившихся, самых грязных, голодных нищих на свете, и тут же – представители благопристойных британцев, самых чистых и чопорных, пунктуальнейших в мире людей… Москву я чуть ли не каждый день видел по телевизору, и все равно она не была живой, населенной, а казалась скорее огромным музеем. Музей – Красная площадь, музей – Третьяковская галерея, музей – Останкинская башня, музей – Елисеевский гастроном… Купаясь в Амуре под Благовещенском, мой отец хорошо видел купающихся у противоположного берега китайцев, которые что-то, наверняка оскорбительное, кричали ему (это было в конце шестидесятых) и даже кидались камнями… О Ленинграде мне много, с раннего детства, рассказывала мама. Она там побывала однажды, лет в двадцать, влюбилась в этот город и передала свою любовь мне. Под ее рассказы я гулял по Невскому, по набережным каналов, любовался Новой Голландией, замирал перед Рембрандтом и Гогеном в Эрмитаже, сидел в уютных кафе на Васильевском острове… Потом были книги, множество книг, где главным героем был Петербург-Петроград-Ленинград, и даже