На самом деле. Железная коробка, двигатель стучит, никуда не деться. Это тогда казалось, что вот он, весь мир, и ты в нем, и все, ну не знаю... такое... как праздник, бесконечный праздник. Яркое. О других странах мечтал. Где-то там они – Лондон, Париж, Нью-Йорк. Далекие, недоступные. Видел я их потом. Ну Лондон. Ну Париж...
– Не понравилось?
– Понравилось, конечно. Но...
Я захлопнул блокнот.
– Ясно. Все понял.
Он, кажется, был несколько ошарашен. Он долго колебался, приходить или не приходить, потом расслабился, и его понесло. Он готов был рассказывать еще и еще. На самом деле – стандартный случай. Стандартней некуда. Но этого я ему говорить не стал.
На всякий случай успокоил.
– У меня своя система. Семантический анализ, лингвистический, статобработка. Материал я собрал. Придете через неделю. Позвоните предварительно, я вам назначу. К тому времени уже кое-что определится.
Он облегченно вздохнул, но я видел, что смотрит он расфокусированно, вроде как в себя. Классики в таких случаях говорят «взор его затуманился».
Сейчас сядет в свою тачку, поедет домой, и пока будет ехать, его скорее всего шарахнет. Все те обиды, маленькие, но злые, которые он старался не вспоминать, закопать поглубже, как чистоплотные кошки зарывают экскременты... Все некупленные велосипеды, все тычки и тумаки старших, все обманы взрослых... все полезет наружу.
Страшно быть маленьким и беззащитным. Страшно зависеть от воли непонятных тебе больших людей. Если считать, что они непогрешимы, еще туда-сюда. А потом внезапно выясняется, что это не грозные карающие боги, а просто слабые люди, которые не в силах сдержать свое раздражение. И защитить тебя от страшного мира они не в силах. А сделать тебе плохо – могут.
– Приедете домой, – сказал я, – выпейте коньяку. Только хорошего. С лимоном. О’кей?
– О’кей, – сказал он и вытер ладони о штаны.
Надеюсь, он встретит ночь не один. Это всегда легче.
По оконному стеклу ползли капли, в каждой дрожала крохотная точка света.
Я останусь тут, в теплом доме, а он пойдет обратно, к машине, припаркованной на слишком узкой дорожке – соседи вечно ругаются, что из-за моих клиентов ни пройти, ни проехать.
И его обнимет мрак, как в конце концов обнимает нас всех.
Когда прием подходит к концу, я начинаю маяться, мяться. Я до сих пор не научился обговаривать вопрос о гонораре.
Я представил себе, что я психоаналитик. Они берут дорого, а ведь клиенты их просто лежат на кушетке и рассказывают, как в детстве подсмотрели половой акт между мамой и папой. Или между папой и приятелем папы, не знаю... А я ведь еще и работаю, в отличие от психоаналитика, которому и делать ничего не приходится, только трепаться. Я доброжелателен, но деловит. Сдержан, но эффективен. Вот я каков!
И я с деловым видом начал выколачивать трубку о край пепельницы, словно бы мне не терпелось приступать к работе.
Он понял.
– Серый сказал... Вы берете индивидуально, в зависимости...
– От сложности работы, да. У него был