настоящего гиганта, способного походя, одной рукой передвинуть вдоль стены здоровенный камин. И двигался он соответственно: неспешно, без лишней грации и мягкости, но твердо, уверенно, так, как в далекие времена шла в бой панцирная пехота. Невозможно было даже представить препятствие, способное заставить Глеба отклониться с выбранного пути. Как говорится: «У носорога плохое зрение, но при его весе это должно волновать других».
Кстати, у этого носорога действительно было неважное зрение. Подойдя к столу, Глеб взял утреннюю газету, сложенную так, чтобы выделить нужную заметку, некоторое время просто подержал ее в руке, затем надел элегантные очки и в десятый раз за сегодняшний день перечитал сообщение.
«Весь православный мир с тревогой следит за новостями из Москвы, из Центральной клинической больницы, куда сегодня ночью доставили патриарха. Напомним, что Его Святейшество почувствовал недомогание во время визита во Владивосток, был госпитализирован и немедленно переправлен в столицу…»
Стол был погребен под ворохом дополнительных материалов: вырезки из других газет, распечатки теленовостей, сообщения от шпионов и осведомителей, но Глеб снова возвращался именно к этой заметке. Почему? Она не была первой, состояла из общих фраз, но она была именно тем, что требовалось сейчас Глебу: выжимкой. Подробная информация анализировалась в его голове, факты обрабатывались, сопоставлялись друг с другом, рассчитывались последствия тех или иных действий, делались промежуточные выводы, а штампованные предложения безвестного репортера не позволяли отвлечься от темы.
На этот раз тишину нарушил негромкий удар гонга.
– Наконец-то! – Глеб бросил газету на стол и, не снимая очки, подошел к одной из конструкций, увенчанной овальным, слегка изогнутым зеркалом. – Наконец-то!
Поверхность зеркала закрывала плотная белая пелена, но после того, как мужчина начертил на обратной стороне несколько символов, она медленно растаяла, и перед внимательным взглядом Глеба явилась большая больничная палата.
– Здравствуйте, Ваше Святейшество.
Плотный старик с окладистой седой бородой лежал на стоящей у окна кровати. Его грудь мерно вздымалась, глаза были закрыты, и находящиеся в комнате приборы мерным гудением подтверждали, что кризис у пациента миновал. В углу, на простом неудобном стуле читала книгу средних лет сиделка.
– Посмотрим общее состояние.
Глеб взял маркер и аккуратно начертил на поверхности зеркала заковыристый иероглиф. Несколько секунд конструкция обдумывала приказ, после чего иероглиф исчез, само изображение подернулось рябью, цвета поблекли, потускнели и в конце концов растворились, оставив лишь контуры человеческих фигур, прорезаемые черными и серыми пятнами.
Сиделке скоро предстоит удаление аппендицита… При чем здесь сиделка? Женщина не интересовала Глеба, а угрожающую кляксу в ее животе он отметил автоматически: глаза, привыкшие снимать максимум информации, передали в мозг ненужную подробность, поняли свою ошибку и сосредоточились на главном,