взяла у Даши листочек, показала учительнице, и они долго над чем-то вместе смеялись, поглядывая на нее. Любимая учительница, к которой Даше всегда хотелось прижаться – такая она была уютная, – вдруг показалась совсем чужой. Что могло быть там, в ее листочке, смешного, она не поняла. Фамилия, конечно же, очень длинная, такой длинной нет ни у кого, но зато какая красивая! На всякий случай Даша понимающе поулыбалась вместе с учителями. Откуда-то она знала, что глаза у нее при этом были такие же жалкие, как у Папы, когда ее не взяли в английскую школу. «У меня сейчас глаза собачьи, – подумала она. – Когда человек чего-то не понимает, ему от этого неловко и обидно. А он при этом еще старается не подавать виду, что расстроен, вот тогда у человека как раз и получается собачье выражение глаз».
Даша убеждена, что русской быть спокойнее, тем более что в новом классе, кроме нее, евреев нет.
Алкину невозмутимость невозможно нарушить. Учится она неважно, на физике, например, Алку вызывают к доске каждый урок и каждый раз ставят двойку. «Не понимаю я электрический ток, не понимаю, и все тут», – спокойно говорит Алка и в очередной раз плывет за своей двойкой, даже не делая попыток хоть что-нибудь ответить.
– У тебя же мама физику преподает, – говорит ей Даша, удивленная безразличием человека, имеющего подряд восемь двоек. – Пусть она тебе объяснит…
В ответ Алка машет рукой – не важно, все это не важно.
Алка живет медленно и плавно, находясь вне временных рамок и обязанностей.
В воскресенье утром она звонит Даше.
– Дашка, ты что делаешь?
– Уроки, а ты?
– И я уроки.
Через два часа Даша звонит сама.
– Алка, пошли гулять, – зовет она. – Я уже все сделала.
– Не могу, – задумчиво тянет Алка. – Я уроки делаю. Уже почти начала.
День проходит. Села, встала, походила по квартире, прилегла, по телефону поболтала. В одиннадцать вечера она звонит Даше, спрашивает, а что вообще-то по русскому задано. Да, и еще по истории, она не записала…
Самолюбивая Даша училась отлично, воспринимая редкие проходящие четверки как трагедию и личный позор. Учиться было легко, и родители к урокам никакого отношения не имели. Только однажды она задала Папе какой-то вопрос, и кончилось все большим скандалом, потому что Папа решил – раз уж такой вышел случай – заодно проверить состояние Дашиного портфеля, ведение дневника и количество отточенных карандашей. Состояние дел его не удовлетворило. Обычно задумчиво-молчаливый, срываясь в фальцет, он кричал на Дашу, называя неряхой и тупицей, потому что она, его дочь, задает идиотские вопросы о том, что каждому дураку известно… Легко было догадаться, что просить помощи больше не стоит, себе дороже…
Алка ни за что не хочет носить очки, хотя видит плохо. Когда ее вызывают к доске, она специально медленно поднимается, а Даша мгновенно строит для нее на парте пирамиду, чтобы близорукая Алка могла прочитать ответ на вопрос учительницы.