границу.
– Точно так! Ну! За спокойствие границ? За Родину! За Сталина. И дуй уже на развод, без пяти восемь… Харю вазелином только сдобри, а то обморозишься, – Онофриенко ловко разлил.
Я ловко выпил и ловко кинул в рот безвкусную галету.
Эх. Видел бы меня сейчас отец… Но орденоносным лётчикам-истребителям здесь делать нечего. Они летают в совершенно другом небе.
Солдат спит – служба идёт.
Дрых в основном Онофриенко – видать, отсыпался за все семь лет. Пил и спал. Я же тащил службу. День, другой, третий. Месяц, ещё один. По звонку будильника встать, умыться, позавтракать всухомятку. Намазаться вазелином, накинуть маскхалат поверх бушлата, и через тамбур наружу. Иногда на небе высокие колючие звезды, чаще тьма – хоть глаз выколи, но пользоваться фонариком нельзя. Даже курить запрещено, чтобы не нарушать маскировку. Глупость, конечно. Во-первых, от нас шума на километр во все стороны. А во-вторых, «соседи» давно уже всё вычислили и выследили – оптика у них точно получше нашей. Но приказ есть приказ, поэтому приходится ориентироваться на слух. По одну сторону от плаца подвывает «маленький» генератор нашего с Онофриенко КАПШа. По другую – басит Сталин Иосиф Виссарионович.
Сталиным триггерный зарядник («Изделие СР-12 дробь 6», инвентарный номер такой-то) назвал Онофриенко. Давно назвал, ещё до меня. А открылся, ясное дело, по пьяни и лишь тогда, когда я по той же пьяни разболтал, за какие такие заслуги очутился на льдине. Тогда майор крякнул, опрокинул в себя рюмку спирта и сказал: «Ну ты даёшь, салага! Легко отделался вообще-то! За такие слова тебя расстрелять надо было! Тьфу!»
Я тогда напрягся, решил, что Онофриенко теперь станет меня избегать или ненавидеть, но он только рукой махнул, насадил на кончик ножа смерзшийся ком свиной тушенки, зашвырнул его в рот и проглотил, не прожевывая. А потом меня великодушно простил.
– Молодо-зелено, ёпть! Пороли тебя мало в детстве, леденцами кормили, вот и несёшь херню! Тьфу. Ты зарядник наш триггерный знаешь? Ну, генератор, от которого мужики ранцы свои заправляют?
– Угу, – промычал я, пережидая, пока смесь тушеной свинины, жира и льда растает во рту.
– Сталиным я его зову! Иногда по фамилии, а иногда и по имени-отчеству, – Онофриенко замер, ожидая вопроса «почему Сталин».
Но мне как-то сразу всё стало понятно. «Вместо сердца пламенный мотор»! Это ведь про них – про хлопцев наших. В ранцах литиевые аккумуляторы, в грудной клетке – моторчик, в жилах – какая-то мутная густая херня! Шесть часов в сутки рядовой боец самой крайней в стране погранзаставы, расположенной на дрейфующей льдине в Северном Ледовитом океане, заряжается энергией от Сталина. Оставшиеся восемнадцать часов исправно несёт службу! И пока Сталин жив – живы и бойцы – границы под охраной – враг не пройдет. Ну, и вроде как «и в каждом пропеллере дышит спокойствие наших границ». Правда, с «руками-крыльями» выходило не так чтобы достоверно и по песне, и я немедленно озвучил это Онофриенко.
– А здорово бы было! Представляете,