во всём этом есть что-то неуловимо-правильное. Именно так. Заточивший меня сюда был зол, свиреп и силён, но при этом ещё и справедлив. Я знаю, что кара – если это кара – заслужена. Я не прикован цепями, и могущественные заклятья не преграждают мне дорогу наверх. Он был мудр, поступая так. Самый строгий и неусыпный сторож пленнику – он сам, если уверен, что всё справедливо. Я – уверен.
Вы, читающие эти строки, – быть может, вас уже утомило многословное старческое бормотание? Да, вы правы, это и есть мой порок. Книга, которую я пишу, отнюдь не лаконична и не беспристрастна. Но что поделаешь, Ему придётся смириться… или наложить на меня ещё более строгую епитимью.
Я продолжаю. Я наслаждаюсь интригой, завязывающейся здесь, в Хвалине, я смакую её перипетии, словно старый пьяница – бутылку выдержанного вина. Да, к моим услугам в любой момент – заклятье Всеведения, но тогда пропадёт вся прелесть, всё очарование тайны, а я, старый узник древнего храма (который хоть и древен, а всё же младше меня!), старый безумный колдун, заточённый сюда как будто бы усилиями Радуги – я давно уже отказался от мысли быть судьёй и вершителем справедливости. Хотя, может, и это не более чем приросшая к лицу маска?..
Сегодняшний день оставит хорошие страницы. И насколько же велик соблазн подтянуть узел этой интриги хоть чуточку туже!..
Бешеная скачка по улицам спящей столицы охладила его разгорячённую грудь. Молчаливые Вольные, вернейшие из вернейших, ждали его приказа, застыв в сёдлах, точно изваяния. Ни один из них не смотрел на своего повелителя. Когда будет нужно, он сам обратится к ним.
Глубокая ночь. Здесь, на дальнем юго-востоке Империи, Тьма властвует уже безраздельно. А на западных окраинах еще не закончился многотрудный день. Там еще не угасли печи и тигли ремесленников, не замерли станки ткачей, не закончили Волшбу Света чародеи.
Чародеи всесильной Радуги…
Императорский конвой, недвижный, безмолвный, окружал глубоко задумавшегося властелина. Они стояли возле самого края Замковой Горы, высоко над спящей столицей, высоко над горестями и радостями великого города, что мирно спал сейчас под ними.
Император умел видеть в темноте не хуже кошки, почти не прибегая к магии. Взгляд его медленно скользил от новых пятиугольных бастионов внешней стены к полукруглым рондолям стены внутренней; меж ними, скупо прочерченное светящимися нитями-ожерельями уличных фонарей, лежало пространство Чёрного Города, приют ремесленников, нищенствующих Орденов, полузабытых храмов полузабытых божеств, край бедных трактиров и постоялых дворов по три медяка за ночь на лавке, обиталище того самого простого народа, что исправно поставлял латников и щитоносцев в имперскую пехоту, опору опор и основу основ, сколь бы ни задирали нос благородные сословия, чьим уделом оставалась служба в коннице. Оттуда, из Чёрного Города – не только из этого, а из многих подобных же городов великой Империи, – при нужде, точно вызванные заклинанием духи, появлялись новые манипулы, когорты и легионы взамен погибших, оттуда выходили самые смелые, самые способные и преданные