всего этого плана едва устоял, принимая на себя внезапную вспышку нестерпимой режущей боли. Да, если такое ощущают вампиры, когда их касается серебро, изначально зачарованный против них металл, – им не позавидуешь.
Hо сейчас другой заслонил упыря своей силой, и оставленная магическим оружием рана оказалась самой обычной, даже серой крови вытекло совсем немного – плащ мгновенно прилип к телу, останавливая ее истечение.
Вампир отшвырнул от себя старого чародея, однако тот успел ударить вторично. Упырь вновь не сумел защититься – оно и понятно, заклятие изменило его облик, но не смогло даровать истинного умения высших, настоящих вампиров.
Сознание прояснялось, боль отступала. Все-таки он не был вампиром, хотя сейчас ему приходилось играть его роль. План явно начинал трещать по швам, следовало торопиться.
Он возник перед насмерть испуганной девушкой, точно демон из преисподней. Вокруг него вилось и плясало пламя, рука заносила над головой кривую саблю, выкованную из сгустков черного огня, глаза метали молнии. Это была сама смерть, это было нечто хуже смерти, страшнее даже упыря-кровососа, страшнее всего, что она только могла себе представить, – а ведь ничто не страшит сильнее непредставимого. Страх силен и могущественен, пока это скрип половиц за нашей спиной, отблеск лунного луча в запыленном зеркале, движение тени, схваченное уголком нашего глаза; если же ты нашел в себе силы повернуться к ужасу лицом – он потеряет половину своей мощи.
Девушка не смогла. Она даже не закрыла лицо руками. Глаза ее, широко раскрытые, не мигая, смотрели на волшебника. И он чувствовал, как то, что не смогли заметить и разбудить все здешние чародеи, то, что могло бы стать ее гордостью и призванием, – медленно ожило и стало пробуждаться к жизни.
Именно на это он и рассчитывал.
Теперь у него оставалось совсем мало времени. Когда эта несчастная осознает свою силу, она разнесет вдребезги полгорода – и хорошо еще, если только половину.
Клинок в его руке взлетел и рухнул, разрубая пышные юбки. Он опрокинул девушку на спину, резко и грубо растолкнул в стороны судорожно сжавшиеся в последний миг колени. И – вошел в нее.
Рядом катались сцепившиеся насмерть упырь и отец девушки, старый волшебник явно начинал брать верх, но это уже было неважно.
Он вжал себя в нее, вжал до предела, впечатывая не только свою плоть, но и свою память, свою душу, свое могущество. Он заскрежетал зубами от боли, когда ее потайное естество, окончательно сбрасывая оковы, рванулось ему наперерез – это было словно стремительное чирканье бритвы, оставляющее за собой полосу кровоточащего разреза.
И все-таки он успел.
– У тебя будет сын, – прохрипел он прямо в ее лицо, уже искаженное от подступающего безумия. – У тебя будет сын, мой сын. И тогда…
Впрочем, что будет тогда, эта несчастная, конечно же, не узнает.
Она уже билась в корчах, теряя сознание не от причиненной им боли или страха – от того, что в ней сейчас пробуждалась ее собственная