Сандунова был известный в то время обер-секретарь. Братья были очень дружны между собою, что не мешало им нередко подтрунивать друг над другом.
– Что это давно не видать тебя? – говорит актер брату своему.
– Да меня видеть трудно, – отвечал тот, – утром сижу в Сенате, вечером дома за бумагами. Вот твое дело другое: каждый, когда захочет, может увидеть тебя за полтинник.
– Разумеется, – говорит актер, – к вашему высокородию с полтинником не сунешься.
По открытии Медоксом Петровского театра дела его пошли хорошо – труппа у него была блистательная и очень любимая москвичами; весь репертуар состоял из тридцати пьес и семидесяти пяти спектаклей в год. Кроме большого Петровского театра был еще у него и другой, летний, в «вокзале» в Рогожской части. Тут играли только маленькие комические оперы в одном или в двух действиях и такие же комедии. За представлением следовал бал или маскарад, который заключался всегда прекрасным ужином – и все это тогда стоило пять рублей.
Для открытия вокзала В. И. Майков сочинил небольшую оперу: «Аркас и Ириса», музыка Керцелли. Для гуляющих в саду были раскинуты палатки, где находились кофейни, поставлены качели; балансеры вольтижировали на канатах, играла музыка и пели песенники. Сюда обыкновенно стекалось публики по 5 000 человек и более.
Медокс предполагал в своем вокзале устроить другой театр, для простого народа, в котором бы представляли одни пьесы народные или патриотические. В этих пьесах должны были бы играть молодые актеры, и кто из них отличился, то того переводили бы в большой театр. Но вскоре дела Медокса приняли дурной оборот – многие актеры его покинули, сборы пошли плохие, он впал в неоплатные долги и обязательств с казною не мог выполнять.
В таком положении он стал просить главнокомандующего князя А. А. Прозоровского оказать ему возможное содействие, но последний отвечал Медоксу:
«Фасад вашего театра дурен, нигде нет в нем архитектурной пропорции; он представляет скорее груду кирпича, чем здание. Он глух потому, что без потолка, и весь слух уходит под кровлю. В сырую погоду и зимой в нем бывает течь сквозь худую кровлю, везде ветер ходит и даже окна не замазаны, везде пыль и нечистота. Он построен не по данному и высочайше конфирмованному плану; внизу нет сводов, нет определенных входов, в большую залу один вход и выход, в верхний этаж лож – одна деревянная лестница, вверху нет бассейна, отчего может быть большая опасность в случае пожара.
Кругом театра вместо положенной для разъезда улицы – деревянное мелочное строение. Внутреннее убранство театра весьма посредственно, декорации и гардероб худы. Зала для концертов построена дурно – в ней нет резонанса; зимой ее не топят, оттого все сидят в шубах; когда топят – угарно. Актеров хороших только и есть два или три старых; нет ни певца, ни певицы хороших, ни посредственно танцующих и знающих музыку. Поверить нельзя, что у вас капельмейстер глухой и балетмейстер хромой».
В декабре 1790 года императрица спрашивала Прозоровского о московском театре и, известясь от него, что театр во всех частях неудовлетворителен,