и, бросив тревожный взгляд в пустоту над головами собравшихся, начал читать. Кто-то, устав держать поддетый на вилку пельмень, медлительно и как бы незаметно для себя погрузил его в рот, но жевать поостерегся. А Даниил декламировал:
Васильками космос весь расцвел,
И в груди моей весна уже нежна,
Во вселенной я, как запертый орел,
И душа моя, как ты, обнажена,
О, русалочка, о, ласточка, Oh, Girl,
По которой я рукой своей провел.
Гости растерянно помолчали, с одной стороны удивленные сказанным, с другой – не веря, что он закончил. Наконец бригадир подытожил:
– Справедливый стих, – и выпил, горько затем сморщившись. И все тогда тоже, наконец, выпили.
Застолье продолжилось. Продолжились и пьяные пересуды.
– Нет, наш малой, конечно, любит иногда безо всякой нужды соврать… Или, скажем, приукрасить истину, но… крановщик он хороший…
– Малой – человек, – заметил кто-то.
– Человечище! – подтвердил другой.
– А люди, люди – это ведь главное, – заявил третий.
– Люди? – поморщившись, промычал кто-то отвлеченно и горестно. – Людей я в жопу имел! Вот животные – это вещь.
– Х-ха! – радостно донеслось с другого конца стола. – Наливай!
– Смешно дураку, что нос на боку.
– А где ты видел, чтобы прямо было?! Всё у нас вкривь и вкось.
– Поделом же говорят: «Эх, Русь – обосрусь, не утрусь…»
– А вот не надо этого! Что за самоуничижение?! Во всем инородцы виноваты!
– Ну-ка, пойдем, выйдем!
– Это что, приглашение на секс?
– Допустим. Но только по-настоящему, по-мужски.
– Х-ха! Наливай!..
В иллюминаторе отражалась гостиная и застолье. Линза была чуть выпуклой, и отражение длинного белого стола в ней сужалось, как зимняя дорога на повороте. А за иллюминатором дремал бездонный-бездонный умудренный веками Космос. Чего только не доводилось видеть ему с тех пор, как его сотворили. И многое из этого повторялось миллионы раз. А от вечеринок на станции «Русь» его уже и вовсе мутило.
Красный от напряжения Даниил забыл даже выпить. Но кого это волновало? Сейчас он проклинал себя за то, что обнажил перед посторонними свои самые сокровенные чувства. Капелька пота, поблескивая, свисала с его носа, как лампочка новогодней гирлянды. Он просидел так, зависший как процессор, за столом еще минут двадцать и очнулся лишь тогда, когда гости хрипло завели:
Тяжелым басом гремит фугас,
Ударил фонтан огня,
А наш пустолаз вдруг пустился в пляс —
Какое мне дело до всех до вас,
а вам – до меня?
Трещит Земля как пустой орех,
Как щепка трещит броня,
И лишь пустолаза бросает в смех —
Какое мне дело до вас до всех,
а вам – до меня?..
Когда рычали звуки последних куплетов, Даниил тихо выбрался из гостиной в темную прихожую, притворил за собой дверь и застыл возле