– никого, и в гостиной ни души. В спальне Антон заглянул в шкаф, не обошел стороной и балкон. Я не скрывал насмешки, наблюдая за ним. Нельзя унижать себя недоверием к собственной жене.
Улыбка оставила меня, когда Антон открыл дверь в детскую. Перед глазами пронеслась белая кошечка в аварийном отсеке, фотография Елены Тихомировой на памятнике у разрытой могилы. Сейчас Рита могла превратиться в Элли, я подумал об этом всерьез, без всякой иронии: сдвиг по фазе в моем сознании позволял мне скатиться в любую, даже самую бредовую фантазию. Комната пустовала, покрывало на кровати разглажено, подушка уложена ровно, но меня это не успокоило. Сейчас Антон полезет в шкаф, а там Элли…
– Ты бы ей позвонил, – сказал я.
– Да? – Антон озадаченно замер, зыркнув на меня.
Достал телефон, набрал номер. Я слышал, как в трубке тянутся длинные гудки, а в комнате не звонит, значит, мобильник Элли откликается где-то далеко, точно не в моем шкафу. И ее голос я услышал только в трубке.
– Ты где? – спросил Антон.
Элли ответила, слов я не разобрал, но уловил возмущение в ее интонациях.
– Все! – отрезал Антон, отключая телефон.
И протянул мне трубку, как будто брал ее у меня. Я выразительно посмотрел на него, он хмыкнул, насмехаясь над собой, сунул смартфон в карман.
– Свободен, – сказал я, взглядом показав на дверь.
– Выпить есть? – спросил он, усаживаясь на диван.
По всем канонам, мне стоило поднять его на смех и выставить за дверь, но я достал из бара бутылочку «Джека», пару стаканов. После Риты мне нужен был сильный антидепрессант: или я поставлю блокировку на психику, или окончательно сойду с ума. А с кем пить, без разницы.
Выпили, не чокаясь, как будто за помин души. Я мрачно усмехнулся, вспомнив девушку с надгробной плиты. Если Рита – воскресшая утопленница, мне просто необходимо помянуть ее. Тогда ее душа освободится, а с телом пусть разбираются полиция и похоронная служба. Мне будет больно, но я переживу…
– Еще! – потребовал Антон.
– Случилось что? – спросил я.
– Случилось… Ты это, извини, что я на тебя наорал, – не глядя на меня, но с оттенком раскаяния в голосе сказал Антон.
Я не помнил, как было дело, поэтому не знал, можно его прощать или нет. Да и зачем? Дружбы все равно нет, одна вражда, и я уже привык так жить.
– Будем! – поднимая хайбол, сказал я.
На этот раз мы чокнулись, но как-то неловко, без души. На третьем заходе стаканы стукнулись звонче, но закончилось горючее. К счастью, за дозаправкой далеко ходить не пришлось. И в первой бутылке – ноль семь литра, и вторая – на столько же. Резко мы начали, как бы не свалиться в штопор, но виски сам по себе – напиток для бесстрашных людей: чем больше пьешь, тем смелее становишься. И вторая бутылка не выдержала нашего натиска, до полной капитуляции оставалось совсем чуть-чуть.
– Нехорошо как-то все получилось, – глядя на меня осоловевшими глазами, тяжело проговорил Антон.
– Все нехорошо, – кивнул я.
– Все!
Вряд ли его стон