от того, что есть,
Ни от того, что снится,
Как не имеет права бастовать
Единственная в городе больница!
Память
Ржавеет старое железо,
Устали кони выносить,
Иконы покосились на киоте
И некого спросить:
– Вы здесь живёте?
Всё опустело.
Тихое село
Голубоватым мохом поросло.
Когда-то я здесь жил.
Вон в той избе
Топилась печь и окна настывали.
Когда-то я здесь жил, как на привале,
Как на вокзале.
С гулом поезда
В неведомые дали уносились…
То не иконы – окна покосились.
Квадратов тусклых битое стекло
Кусками на завалинку стекло,
И ржавый гвоздь растёт, как странный гриб,
Венчая дверь, обвисшую на петлях.
Скрипит колодезный журавль,
Пустынным ветром нагибаем…
Ну что, деревня, погибаем?
Где люди, где мои друзья,
С какою вьюгой улетели?
Черным-черно… Лишь белый след метели
В соломе кровель:
Здесь прошла война.
Я помню – холод, голод, недород.
Потом весна, тревожный звон капели.
И бабка, чуть живая встав с постели,
Идёт копать соседский огород.
…Могильный холм. Вон там она лежит.
Пойди, поклоном старую обрадуй.
Скамейка, крест, да деревце дрожит
Над ветхой покосившейся оградой.
О, если б воскресали мертвецы!
Воздать за всё: за слёзы, за мученья!
Вовеки мне не будет излеченья
От бесконечной боли за неё
И за тебя, забытое жильё,
Продутое ветрами стольких лет.
Как я тобой обласкан и согрет,
Как сладко мне рукою прикоснуться
К той горечи, что в сердце берегу!
Я не могу уже к тебе вернуться.
Но и забыть тебя я не могу.
Меня возили долго по стране.
Сначала так, потом – эвакуация.
И всё, с чем я обязан был свыкаться,
Так навсегда и приросло ко мне
И постепенно стало той страной,
Которую мы называем детством
И от которой никуда не деться
Ни в двадцать пять, ни в сорок с лишним лет.
Как бы во сне, ищу я лёгкий след,
Что лёг через огромную разлуку.
И прошлое протягивает руку,
И я иду.
Ночные города
Гудящими вокзалами встречают,
Улыбкой на улыбку отвечают.
Спасибо вам! Я помнил вас всегда.
Когда на прежнем жить не станет мочи
И я строке последнее отдам, –
Сойди, мой стих, посередине ночи
И поклонись далёким городам…
Меня возили долго по стране,
И так по дому я истосковался,
Что в каждой чужедальней стороне
Я всякий раз навеки оставался.
Я думал: вот земля, а вот река.
Мы с мачехой сажали бы картошку.
В чужом дому пожили бы пока,
А там и свой бы вырос понемножку.
Как хорошо!
И