удивительной птице Маук. Попавший к ним еще до революции путешественник тщетно старается сообщить о себе внешнему миру, то пуская вниз по реке деревья с метками и с вложенными внутрь записками, то ставя знаки в виде клейма на диких оленей, уходящих в тундру, то привязывая письма на оленьей коже к лапке пойманного дикого гуся… Наконец, одно из его посланий в полустертом состоянии доходит до этнографа в московском музее, и благодаря энергии того и нескольких присоединившихся к нему энтузиастов науки, после трудной и опасной экспедиции, раскрывается секрет «потерянных людей» Таймыра и таинственного теплого плато в северной Сибири.
Но в книге много хорошего и кроме увлекательного изложения, ни на минуту не дающего вниманию читателя ослабеть, и прекрасного русского языка. Кстати, полезно все-таки читать советскую литературу. Из нее почерпаешь множество новых слов, вошедших в русский язык или недавно им созданных, тогда как в эмиграции сам себя начинаешь ловить на колебаниях и ошибках в родной речи. Недавно, участвуя в подготовке собрания, мы серьезно сомневались, можно ли сказать по-русски «стенд»? Теперь знаем, что да. Так как подлинный русский язык, конечно, – в России, и нам его необходимо знать, – помимо прочего, – даже с утилитарной точки зрения: на каком языке – не на эмигрантском же! – мы, если понадобится, будем писать листовку или текст радиопередачи для СССР?
Очень любопытны наблюдения автора над жизнью самоедов, – хотя бы картина того, как они смотрят кино, которое живописно называют «сны на стене», как удивляются при виде кур – «разве, кроме диких птиц, бывают еще ручные?» Ярко, хотя и кратко, показан простодушный и кроткий характер этих детей природы, которых, оказывается, в Советской России именуют тавгийцами или нганасанами. Первоначальное официальное название «ненцы», видимо, отошло на второй план.
Вполне психологически убедительны главные герои романа. Молодой гидрограф Алексей Петрович и его жена Лиза, геолог по профессии, которые за несколько лет после брака никогда не проводили вместе больше трех недель подряд, разлучаемые работой. Узнаешь советский быт! Этнограф Савчук – полный, неловкий, на вид типичный кабинетный ученый, – когда надо, вдруг оказывающейся смелым, неутомимым и твердым начальником экспедиции в пустынных приполярных горах. Даже пилот Жора, с любопытством прислушивающейся к спору между двумя научными работниками и не без удовольствия играющий для них роль арбитра, – все это очень живые, очень русские типы. Повелась у нас прескверная традиция считать интеллигентов непременно «мягкотелыми», «бесхребетными» и «беспочвенными», между тем как в состав нашей интеллигенции с самого начала ее возникновения, входили исследователи и путешественники, – геологи, этнографы, зоологи, – по железной воле и выносливости мало имеющие равных на земле! Так оно и было и, по счастью, есть.
В хороший роман проскальзывают время от времени скрипучие, неприятные ноты. Нашему воображению невольно рисуется такая картина. Вернувшийся из Арктики гидрограф делает