мир деля на лагерь и бардак,
и бедствует в борделе импотент,
а в лагере блаженствует мудак.
Я книжный червь и пьяный враль,
а в мире празднуют верховность
широкоплечая мораль
и мускулистая духовность.
Мне как-то понять повезло,
и в памяти ныне витает,
что деньги тем большее зло,
чем больше нам их не хватает.
На то, что вышел из тюрьмы,
на то, что пью не по годам, —
у Бога я беру взаймы,
и оба знаем, что отдам.
В ночи на жизнь мою покой
ложится облачным пластом,
он изумительно такой,
каков, быть может, в мире том.
Лижут вялые волны былого
зыбкий берег сегодняшних лет,
с хилой злобностью снова и снова
люто плещут в лицо и вослед.
Все пока со мной благополучно,
профилю не стыдно за анфас,
мне с самим собой бывает скучно,
только если спит один из нас.
А люблю я сильнее всего,
хоть забава моя не проста, —
пощипать мудреца за его
уязвимые спору места.
Ни тучки нет на небе чистом,
а мне видна она вполне,
поскольку светлым пессимистом
я воспитал себя во мне.
На днях печалясь, невзначай
нашел я смуты разрешение:
я матом выругал печаль,
и ощутилось облегчение.
На будущие беды мне плевать,
предвидеть неизбежное – обидно,
заранее беду переживать —
и глупо, и весьма недальновидно.
Насмешливость лелея и храня,
я в жизни стал ей пользоваться реже:
ирония – прекрасная броня,
но хуже проникает воздух свежий.
Тертые, бывалые, крученые,
много повидавшие на свете,
сделались мы крупные ученые
в том, что знают с детства наши дети.
Процессом странствия влеком,
я в путешествие обычно
весь погружаюсь целиком,
а что я вижу – безразлично.
Люди нынче жаждут потреблять,
каждый занят миской и лоханкой,
смотрится на фоне этом блядь —
чистой древнегреческой вакханкой.
Мне снился сон: бегу в толпе я,
а позади – разлив огней,
там распростертая Помпея,
и жизнь моя осталась в ней.
А если все заведомо в судьбе
расписано, играется с листа,
и мы – всего лишь гайки на резьбе,
то лень моя разумна и чиста.
Не мы плетем событий нить,
об этом знал и древний стоик,
а то, что можно объяснить, —
уже усилия не стоит.
Прислушавшись
к оттенкам и нюансам,
улавливаешь Божью справедливость:
мы часто терпим горести авансом
за будущую алчную блудливость.