насчет похорон. Остро пахло опавшей листвой, в пронзительной голубизне над соснами заливались птицы. Лелька с мужем остались дома, зато Владимир напросился с ними. Он почти все время молчал, говорил лишь тогда, когда к нему обращались. Это смирение раздражало Инну. Ей хотелось, чтобы он разозлил её, хотелось наговорить гадостей, да не было повода.
В болезненном оцепенении она бродила по ритуальной конторе: трогала гробы, поправляла ленты на венках, со странным любопытством разглядывала пахнущие деревом новенькие кресты. Это все не всерьёз. Игра. Андрей не мог так поступить с ней. Он не мог уйти, оставив её один на один со всем этим…
– Мама, – Егор окликнул ее, и она отдёрнула руку от траурной ленты с золотыми буквами.
– Да?
– Подойди, пожалуйста.
Она поспешила к нему.
– Инна Михайловна, позвольте мне заплатить за что-нибудь. Ведь это мой отец, – Владимир появился откуда-то сбоку, она уже успела забыть о нём.
– Не стоит, – отрезал Егор.
Инна повернулась к Владимиру, чтобы подтвердить слова сына. Они не нуждаются в подачках, тем более от таких людей… Он стоял, сгорбившись, в дешёвом растянутом свитере, неаккуратно подстриженные волосы торчали в стороны, как бы он их не приглаживал. Глаза за стёклами очков подозрительно блестели. В эту минуту он был страшно похож на Андрея.
– Егор, если Володя хочет…
– Решайте сами!
Егор распахнул дверь и, как ныряльщик, выпрыгнул в прозрачный осенний день. Они остались вдвоём в окружении пугающих атрибутов последнего пути.
– Он к вам часто приезжал? – тихо спросила Инна.
– Редко. Я раз пять всего его видел, – он отвёл взгляд.
– Ты даже представить не можешь, что у меня внутри сейчас, – со злостью сказала Инна.
Пахнуло свежим воздухом осеннего бора и крепким табаком, задрожали, вспыхивая золотыми буквами, ленты. В контору ввалилась размалеванная девица в темном платке.
– Ну что, определились? – почти весело спросила она.
– Ещё нет, – устало ответила Инна.
– Я помогу.
Володя шагнул к ней.
– Мама, я тебя не понимаю. Тебе больше всех нас должно быть отвратительно все это, а ты с ним сюсюкаешь, как с маленьким.
Егор мерил кухню шагами. Лелька, чьё лицо казалось особенно бледным на фоне огненных волос, склонилась над чашкой и булькала чаем, как маленькая девочка. Инна стояла у окна, скрестив руки на груди.
– Он не виноват, Егор. Ни в чем. В том, что случилось, виноват твой отец и его мать.
– Ах вот как ты заговорила! «Егор, он нас слышит, ещё сорок дней он здесь», – передразнил он Инну.
– Я говорила о том, что своей смертью он искупил свои грехи. И Володя тут совершенно не при чем.
– Володя?! – взорвался Егор. – Может, ты ещё пожить его к нам пригласишь? Он одного года с Лелькой, как ты не поймёшь! Он от тебя ездил к этой бабе, а от неё – к тебе!
Инна вздрогнула, как от удара. Лелька