рода символическим даром, компромиссом. Мои приятели через силу заулыбались, но мы уже вышли из того возраста, когда можно радоваться игрушкам, даже таким симпатичным. Я съежился и сказал спасибо, втайне мучаясь оттого, что мама подошла меня поцеловать, причмокнув мокрыми губами.
Когда ребята поблагодарили мою маму за приглашение и стали собираться домой, Йозеф напомнил, что в выходные мы встречаемся до рассвета, поскольку наш поход будет на несколько километров длиннее. Тут домой вернулся мой отец, срывая галстук и нервозно расстегивая ворот рубашки, как будто перед рукопашной схваткой.
– Йоханнес пойти не сможет, – перебил он.
– Хайль Гитлер.
Приветствие Йозефа эхом подхватили четыре голоса.
– Хайль Гитлер, – буркнул мой отец.
– Это почему же? – Йозеф с раскрытым ртом переводил взгляд с отца на меня.
– Как – почему? Разве ты не видел, в каком состоянии у него ноги с прошлого раза? Не ровен час, он подхватил какую-нибудь заразу.
– Да с чего ты взял? – запротестовал я.
– Сбитые ноги не считаются уважительной причиной для медотвода. Явка обязательна.
– В эти выходные мой сын останется дома, чтобы отдохнуть в кругу семьи. Больше такого не будет, чтобы он падал с ног и терял сознание от усталости. А инфицированная рана – предвестие гангрены.
– Я не терял сознание от усталости! Я просто заснул! Фатер, тебя при этом даже дома не было!
Мама, нервно переминаясь с ноги на ногу, подтвердила, что я не смогу посетить лагерный сбор.
– Если он прогуляет, я буду вынужден подать рапорт. Вы не оставляете мне выбора.
– Но он не может ходить! – взмолилась мама. – Бедный ребенок.
– Еще как может! Подумаешь, волдыри – кому какое дело? Пусть сменит обувь. Ему уже было сказано, что такие опорки никуда не годятся.
– Простите? – Мама подумала, что ослышалась.
– Они не отвечают нашему стилю. Обувь должна быть на шнуровке, как у всех. А у него башмаки слишком темные, слишком тяжелые, да вдобавок хлябают. Какие-то чёботы.
Имелось в виду, что у меня крестьянские башмаки. Представляю, как это оскорбило мою мать: с одного взгляда стало ясно, что прятать свои чувства она не собирается. Старые туристские ботинки ее отца, которые тот носил в детстве, она передала мне с гордостью. А теперь вдруг оказалось, что Опа ходил не в ботинках, а неизвестно в чем.
– Мой сын еще не понимает, какими последствиями чреваты травмы ног, – вставил мой отец.
– У него плоскостопие, как у вас? – поинтересовался Йозеф.
Отец в ошеломлении смерил меня негодующим взглядом, как предателя. У лагерного костра мы с Йозефом действительно завели разговор о плоскостопии, но без всякой задней мысли, просто так, и если я в связи с этим привел в пример своего отца, то вовсе не затем, чтобы его опорочить, как он сейчас представил дело.
– Мне об этом ничего не известно.
– Значит, в его – и в ваших – интересах, чтобы