Петр Александрович – воюет, и с успехом!
– Поезжайте один, Михайло Илларионович, а я останусь: невмоготу, жара…
– Труса празднуете, Франц Карлович, а зря: опасности-то никакой! – насмешливо улыбаясь, посмотрел на Анжели Кутузов. – Поедем, братец!
Он кивнул казаку и пришпорил коня.
Капитан Анжели вспыхнул – так о нем при солдатах! Молокосос! Мальчишка! Но ничего не сказал, а, отъехав в сторону с дороги, стал слезать с коня. Проходившие егеря смеялись втихомолку:
– Не в бровь, а в глаз: энтот Анеужели и впрямь трус!
– Трус, да еще каких мало. Даве, в бою, все возле обоза только и спасался!
– А гляди, наш Михайло: даром что молодой, а остер!
– Да, брат, и сметлив!
II
Небольшая молдаванская деревня Гречени – полтора десятка мазанок, разбросанных как попало по степи, – нежданно-негаданно оказалась в центре расположения русской армии.
Сначала до деревни доносились пушечные раскаты, и жители с ужасом ждали, что на Гречени налетят турки и предадут все огню и мечу. Потом все стихло, словно нигде не было никакой войны.
И вдруг однажды на рассвете появились русские войска.
Вся степь пришла в движение. Пушки, кони, люди, повозки охватили Гречени со всех сторон. Вокруг нее стала лагерем армия генерала Румянцова. Белые палатки, усеявшие степь, напоминали издали стадо гусей, слетевшихся на пастьбу.
Тихая, затерявшаяся в степи деревенька ожила. Ее мазанки заполнились генералами и офицерами. Хозяева уступали гостям чистую прохладную горницу: сами они все равно никогда не жили в ней. А солдаты уж устраивались кто как умел: в будяке и чертополохе, пожелтевшем на солнце, во дворе, у громадной – чуть поменьше хаты – плетеной кошелки, куда молдаване ссыпали початки кукурузы, или под одиноко стоящей каруцей, выискивая хоть какое-нибудь подобие тени. И обсуждали новую стоянку:
– Это называется у них – двор: ни сарая, ни гумна!
– Телега ихняя – каруца – и та вон жарится на солнцепеке.
– А молдаванину что? Он все равно колес никогда не мажет!
– И хоть бы деревцо! Солнце встанет – опять деваться некуда.
– А все-таки дома у них ладные, чистые. Вишь, окна и двери как размалеваны…
– Да что толку-то в чистоте, коли в избе настоящей русской печи нет. Один очаг в сенях.
– Нет, это хорошо, что варят в сенях: в избе чище!
– Чисто-то чисто, да красного угла у них нет…
– И спят где попало. Войлок по всей избе таскают. То ли дело у нас: печь.
– Ты все о холоде позабыть не можешь. Тут, брат, морозы поменьше, чем у тебя в Архангельске…
– Слышь, а как эта деревенька прозывается?
– Гречани.
– Выходит: «Гоп, мои гречаники»?
– Да. Наш Петра Александрович не зря подобрал такую – Гречаники: он любит все украинское, вырос на Украине!
– А знаешь, бабы тут схожи на украинок, ражие.
– Э, далеко куцему до зайца! – отозвался украинец. – Наша Одарка чи Пидорка як буря по хате носится, и кричит, и сокочет. А эта чуть ворушается и только одно знает: «Нушти русешти».
– Верно,