должен быть направлен на придунайскую, наиболее доступную часть Измаила. Здесь Александр Васильевич сосредоточил все лучшие по боевым качествам войска, и в том числе бугских егерей Кутузова. А остальные колонны должны были отвлекать турецкие силы, чтоб гарнизон Измаила защищал все шестиверстные крепостные стены.
Суворов остерегался, как бы турки не узнали о его замысле, и потому хитро составил диспозицию, тщательно замаскировав основную идею штурма: каждая колонна могла полагать, что ей поручена главная роль.
Михаил Илларионович, целый день занятый приготовлениями к бою, не мог найти времени подумать о семье. Было ясно: предстоял кровопролитный, ужасный штурм, который будет посерьезнее очаковского. Удастся ли выйти из него живым, кто знает.
И теперь Михаил Илларионович с нежностью думал о своих – Екатерине Ильинишне и девочках. Они спокойно спят в эту тревожную декабрьскую ночь там, в Петербурге, не чувствуя, какой страшной опасности подвергается он…
Рибопьер и Глебов окончили еду, курили молча, Иван Степанович вообще не отличался словоохотливостью, а Глебов тоже, очевидно, думал о том же, о чем в эти часы думали осаждавшие Измаил русские войска…
Уставший Кутузов задремал.
Он проснулся от громкого окрика Резвого:
– Михаил Илларионович, пора: уже без четверти три!
Кутузов встрепенулся и стал подыматься.
В три часа ракетой будет дан подъем. Суворов приказал до первой ракеты не выводить войска, чтобы, как говорилось в диспозиции, «людей не удручать медлением к приобретению славы».
Он вышел с егерскими командирами из палатки. Все вокруг еще покрывала темная, мрачная ночь. Полукольцо огней русского лагеря ярко светилось в темноте. К этой ночи войска заготовили побольше камыша, чтобы костры не потухали и чтобы турки думали, что в русском лагере спокойно спят.
Но Измаил не спал. Лазутчики дали знать врагу о предполагающемся штурме. В крепости слышался какой-то шум. Тревожно лаяли собаки.
Присмотревшись к темноте, Кутузов снова различил штурмовые лестницы и кучи фашин, приготовленных для забрасывания широких, шестисаженных рвов.
И вот высоко вверх взвилась зеленая ракета. Казалось, она падает под самой крепостью.
Пора выступать и идти к назначенному пункту. Путь в четыре версты, в кромешной тьме.
– Колонновожатые на месте? – спросил у Глебова Михаил Илларионович.
– На месте.
– Не собьются в этакой темени, выведут к Килийским воротам?
– Выведут. Вчера опять делали пробу; пришли точно. А вчера было еще темнее – пасмурнее.
Кутузов сел на коня.
Его шестая колонна уже зашевелилась. Впереди шли сто пятьдесят стрелков, а за ними двигалось что-то большое, темное, лохматое: это обозные солдаты несли восемь четырехсаженных лестниц и шестьсот фашин.
И сзади за всеми выступали три батальона бугских егерей и войска резерва – два батальона херсонских гренадер и казачий полк Денисова в тысячу человек.
IV
Штурм