не расти. И знаешь, дядь, я как вспомнила, что у бандитов со мной творилось… каждую эту сволочь бездушную, каждую рожу. Разозлилась так, что в глазах потемнело.
Давай, говорю, попробуй меня отсюда вытащить, если жить надоело. Только он дурак оказался, не понял, что я тоже шутки шутить не буду.
Динка замолчала, сосредоточившись на конфетах.
– А дальше что? Не тяни.
– А дальше…
Есть на дальнем краю болота местечко, там домик стоит. Может, сторожка была или еще черт знает что. Загнала я его туда кровососами и начала голову ему морочить на чем свет стоит. То воспоминаний своих ему подкину про время у бандитов, то травить начинаю мутантами, как зверя в норе. Подпущу совсем близко, но убить не даю.
Меня так еще до Зоны урод один пугал из братков. Заходил в комнату с собакой своей огроменной на поводке, да поводок приспускал.
Собака рычит, рвется, когтями скребет по полу. А я в угол забьюсь от страха и молюсь, чтобы поводок этот проклятый выдержал. Или чтоб не выдержал, и загрызла меня эта тварь, лишь бы только не бояться больше, не видеть их обоих. А браток смотрит на это все и ржет, как больной. Весело ему было, видишь ли.
Мне однажды так страшно стало, что в голове помутилось, да я и врезала его собаке по морде, что есть сил… За это-то меня в Зону и спровадили. Мол, уму-разуму учить в суровых условиях. Чтобы шелковая была и послушная.
Динка всхлипнула, но сдержалась, чтобы снова не зареветь.
– А здесь еще хуже стало, чем за кордоном. Чего только они со мной не делали. Вот я и припомнила все, что только можно, да и втемяшила ему в голову, чтоб знал. Ты ж знаешь, дядь Дым, я такое могу. Как-то у меня получается.
Все я ему показала, до мельчайших подробностей. Но не сразу, а постепенно, чтоб подольше мучился.
Поначалу он сопротивлялся, как мог. Сильный мужик оказался, действительно упрямый. Надолго его хватило. А потом сдавать начал потихоньку, проняло его наконец.
А у меня к тому моменту уже настоящий азарт возник. Поломать его, раздавить, все мозги ему в кашу размазать. До такого его довести, чтоб сам сдохнуть захотел, но уже не мог даже попытаться. Чтобы он скулил в углу и от каждого шороха вздрагивал. Чтоб на своей шкуре прочувствовал, каково это. За каждую сволочь хотела на нем отыграться по полной.
В общем, сломался он, не выдержал. Поломать-то каждого можно, было бы только желание.
А у меня такое желание было, дядь, что самой страшно стало. Смотрела я на то, как он мучается и ржала, как тот браток… прям вот в кайф мне было видеть, как живой, разумный человек в тупое безвольное мясо превращается.
Потом надоело мне, да я и вышвырнула его к чертям с болот.
А вот дальше… Поняла я, дядь, что сама стала, как все эти нелюди. Что думаю и действую, как они. И прям упиваюсь этим. Так тошно от себя стало, противно. Пришла к тому, от чего бежала. Я потому и притащилась к тебе, дядь, – закончила Динка и опять разревелась.
– Во дела, – вздохнул Дым. – Ты, выходит, ко мне каяться пришла?
Девчонка кивнула, тыльной стороной ладони вытирая слезы.
– Я