но спешить домой, и каждая секунда рабочего дня посвящена нервозному, торопливому ожиданию. Дни кончаются слишком медленно и слишком быстро – давая выдохнуть, но не давая забыть.
Собираясь, она быстро прощается с коллегами – минимумом необходимых приличий. Когда-то у неё были неплохие отношения с ребятами из соседних отделов, но сейчас она едва различает дни. Марго с трудом может вспомнить что-то об их семьях и увлечениях, и при всем желании не сказала бы, кто во что бывает одет. Имена она еще помнит, слегка замирая перед обращениями.
Она еще успеет подружиться снова; с ними или с другими – позже.
Раньше они спрашивали, что случилось, почему так изменилась смешливая загорелая девчонка.
Потом перестали.
На улице моросит дождь, и Марго поплотнее запахивает старенький, давно вышедший из моды плащ. Ей нужен новый, как нужны новые сапоги и долгий, солнечный отпуск. Она пробирается к метро, перескакивая через лужи, и в который раз напоминает себе захватить зонт следующим утром. Это успокаивающая, лживая мысль, и сама она знает, что забудет о зонте значительно раньше утра.
Стук колес поезда в метро и суетливая толкотня на эскалаторе убаюкивают её, даруя ватное, сонное чувство – тоже обманное, не сулящее долгожданного отдыха. Ей нельзя засыпать.
Маршрут знаком настолько, что Марго, наверное, могла бы добраться обратно с отсутствующими глазами – если бы кто-то ей выколол глаза. Она поднимается из метро, доходит до своей остановки и узнает троллейбус по грузным движениям и привычному звону рельс даже больше, чем по цифрам на его окне.
Единственный, не сменившийся новым из всех маршрутов на её улице.
Время в троллейбусе исчезает, сожранное мелькающим пейзажем в покрытым каплями стекле – так же, как время в метро и время на работе. Тягучее и стремительное одновременно, и Марго прикрывает глаза, вслушиваясь в перезвон проводов, разговоры людей и мелодию, звучащую из наушника парнишки рядом.
Это время похоже на сон, короткую передышку перед настоящей жизнью.
Марго быстро доходит до дома, грузно поднимает по лестнице и медленно, осторожно поворачивает ключ в замочной скважине. Входя в дом, она инстинктивно жмурится – всегда, хотя знает – обычно он просыпается позже.
Он еще спит, небрежно накрывшись пледом, и, значит, у неё ещё есть время.
Марго старается не шуметь, и у её шагов привычно мягкая, боязливая поступь.
Живот урчит, требуя ужин, ноги гудят от въевшейся в кожу усталости, но у Марго есть другое, самое важное дело. Ей приходится делать всё в полутьме, чтобы не разбудить его резким светом.
Привычно она пробирается на кухню, достает из тайника необходимое и расставляет на полу у дивана. В её тайнике спрятан сосуд, стерильные салфетки, трубка и шприц. Марго вздыхает, закатывает рукав водолазки и выполняет знакомый ритуал – ставший такой же обыденностью, как дорога до дома или мытье посуды.
Она сцеживает лекарство по капле, день ото дня, но в полутьме ей сложно разобрать – видна ли разница. Голова кружится, грозя обернуться обмороком, и Марго дышит осторожно – вбирая побольше кислорода. Нужно будет поесть после, выпить сладкого чая, а лучше – красного вина, и Марго заставляет себя думать о хорошем, чтобы пережить ночь.
Лекарство важнее всего. Осталось продержаться всего две недели.
Закончив с лекарством, Марго прячет обратно сосуд, инструменты и закрывает защитный круг.
Он ни в коем случае не должен найти его раньше срока.
После она торопливо варит и проглатывает макароны – самое простое и быстрое, единственное, на что у нее остаются силы, запускает стирку, прибирается на кухне и ждет.
Она знает, что он проснулся, не оборачиваясь и не слыша шагов.
Сквозь одежду, кожей, Марго чувствует его жадный взгляд, скользящий по её нескладной фигуре. От этого взгляда руки покрываются мурашками, холод бежит по позвонкам и что-то сжимается в грудной клетке. Её время окончено.
Он подходит к ней сзади, неспешно, еще сонно, и Марго чувствует его руки на своей талии.
– Здравствуй, – говорит она тихо, не зная, чем обернется движение.
Его руки гладят её, убаюкивая касаниями, и Марго осторожно сглатывает, стараясь не вызвать злости. На глаза наворачиваются слезы, и она моргает долго, сдерживая глупый порыв. Когда Марго открывает глаза, он уже стоит перед ней и держит её лицо в ладонях.
Его ладонь шершавая и прохладная – снимающая усталость после долгого дня.
Столь редкая ласка ломает её, Марго закрывает глаза опять, жмурясь – и больше не может смотреть. Он приводит её в чувство хлесткой, короткой пощечиной – сметая сомнения – и Марго напряженно улыбается, открывая глаза. Любимый смотрит на неё сверху вниз, придерживая за подбородок, и рассматривает – словно впервые в жизни, заново, диковинное, уродливое животное. Он