жена! – закатил студент свои бесстыжие глаза. – Прекрасна, как богиня, и молчалива, как мрамор. Весной она растаяла?
– По легенде, ее Мороз Иванович себе забрал, то ли внучкой, то ли еще кем… Только я думаю, точно растаяла.
– И на основании чего фройляйн делает такие выводы? – продолжал веселиться Зигфрид.
– Ну это же скаредная баба Мирона потом на колобка по сусекам скребла. Скорее всего, ему Снегурочкин пергамент по наследству и перешел.
– А неблагодарная ватрушка, не мешкая, сбежала от своих благодетелей. Эту сказку я записывал, – подвел итог студент. И в подтверждение своих слов пропищал тоненьким противным голосом: – Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел.
– Садитесь, фон Кляйнерманн, отлично, – поддержала я игру.
Вот так, дурачась и подначивая друг друга, мы и дошли до цели. На смородиновом крутояре не протолкнуться – гуляет народ. Корочун сегодня – самый короткий день в году. Большой праздник. Нарядные краснощекие девицы вышли себя показать, парни – на красавиц посмотреть, а кто постарше и посолиднее – развеяться, отдохнуть от целого года тревог и забот. Песни-пляски, снежки да салазки, прямо на середине реки расчистили мужики место под каток. Ходит-бродит с лотками промеж гуляющих торговый люд – кому прянички, кому конфеты-мармелады или печенье, а кому и чего покрепче да пожиже – на любой вкус товар сыщется, на любую мошну. И разносится над толпой веселая морозная песня:
Ах ты, зимушка-зима,
Ты холодная была.
Ты холодная была,
Все дорожки замела.
Э-эй да люли,
Все дорожки замела.
Все дорожки и пути,
Негде всаднику пройти.
Э-эй, да люли,
Негде всаднику пройти.
Зигфрид с кем-то здоровается, отвечает на поклоны, улыбается. Почти своим стал студент. Угол ему у себя Платон Силыч выделил, столоваться с домашними завсегда приглашает. Значит, барону в нашей деревне почет и уважение. А может, староста его женить надумал? А что? У Силыча три дочери на выданье. Не все ж им по вечерам под окнами прясть в ожидании суженого. И на меня деревенские внимание обращают. Только внимание неприветливое, настороженное. Ну да ничего, мы привычные… Однако бессмысленное хождение начало меня утомлять.
– Пошли хоть на ледянке скатимся, – дернула я студента за рукав.
– Твоей бабушке обещано было, что озорничать не позволю, – поморщился Зигфрид. – Слаба ты еще для таких подвигов.
– Ну, тогда хоть леденец на палочке купи… – заныла я.
Спутник только кивнул и ринулся в толпу лотошников. У кого-то характер от мороза, видно, портится. Ну чего ему стоило прокатиться по обледенелому желобу аж до другого берега, да с ветерком, с гиканьем, с посвистом молодецким? А то бродим тут на веселом празднестве, будто нам сто лет в обед. Бабуля, вишь, ему не велела! Тоже подлиза знатный. Носятся со мной, как с тухлым яйцом,