поступок, который нельзя совершать, отказалась от своих престарелых родителей, за то, что я, человек, повела себя бесчеловечно. Торжество началось в шесть, стрелка уже подползла к восьми, а они не звонили, и я не хотела звонить в страхе, что они еще не уехали. Сёрен позвонил в половине девятого и сказал, что все прошло хорошо, хотя мама быстро перебрала и хотя отец был очень задумчивым, задумчивее обычного. Борд с детьми не пришел, но, разумеется, были Астрид с Осой и семьями, и Астрид произнесла речь. Они, мол, с Осой рады, что так близки с матерью и отцом, что им нравится находиться рядом, что они видятся очень часто, по несколько раз в неделю, не говоря уж о чудесных летних каникулах на Валэре.
Как заметил Сёрен, – кажется, слегка сконфуженный, – наверное, вовсе не удивительно, что Оса и Астрид унаследовали больше «нас», ведь они столько времени проводят со своими родителями и так их любят.
«Если не знать, что в семье еще двое детей, – сказал он, – то как будто смотришь на обычное счастливое семейство».
Бу Шервена я впервые увидела в воскресенье, на книжном фестивале в Норвежском театре. Там проходили чтения всевозможных книг, изданных той осенью, а в фойе были расставлены стенды литературных журналов, в том числе и нового, под названием «Непостижимые издания». Идея его создания зародилась поздно ночью в квартире у Клары, а инициаторами выступили ее приятели из бара «Ренна». Клара собиралась сидеть на стенде с часу до трех, и я обещала к ней заскочить. Придя в театр, я отыскала Клару под большим зонтиком, воткнутым в цветочный горшок. «Непостижимые издания» – красовалось на зонтике. Кларе, похоже, было не по себе, некоторые авторы вышеупомянутых изданий уже высказались самым нелестным образом, а один детективщик даже грозил ножом. «Писать тексты прикольнее, чем издавать», – сказала Клара. Ей захотелось пива, она отправилась в кафе, а я заняла ее место под зонтиком. Какой-то мужчина направился ко мне, схватил один экземпляр журнала и, усевшись на лестнице, принялся вслух читать и громко вздыхать. Быстрей бы Клара вернулась. Мужчина вскочил, подошел ближе и сказал, что это он перевел сборник лирики, которая, по мнению журнала «Непостижимые издания», была особенно непостижимой. Я ответила, что не имею к журналу никакого отношения. Этот маленький мужчина в очках посмотрел на меня поверх очков и спросил, имеют ли редакторы «Непостижимых изданий» представление о политической обстановке в России в двадцатых годах XX века. Я ответила, что не знаю и что никакого отношения к «Непостижимым изданиям» не имею, и тогда он спросил, почему я сижу на стенде этого идиотского журнала. Он спросил, знают ли издатели о революционных идеях, популярных в литературных кругах Санкт-Петербурга в двадцатых годах двадцатого века, и я ответила, что понятия не имею, но подозревала, что им вряд ли об этом известно. Тогда этот бледный строгий мужчина спросил, знакомо ли издателям имя эссеиста Ивана Егорьева. Я не знала – я надеялась, что Клара вот-вот вернется. Он спросил, знакомы ли издатели инфантильного журнала «Непостижимые