Да и с ножом вряд ли бросятся. Эта нация чужую силу на прочность проверять не станет, поостережется. То ли инстинкт самосохранения у них более развит, то ли генетической дури меньше. Так что можно идти спокойно. Но быстро.
– Рассказывай, – потребовал Максим, когда они поднялись вверх от моста и двинулись по хорошо освещенной улице. Девчонка – ее звали Маша – принялась рассказывать. Она живет с бабушкой и мамой вон там, в том доме – рука в розовой варежке указала на двенадцатиэтажную башню. Но к школе там идти неудобно: надо выходить на дорогу, а потом идти мимо стройки. Здесь, по мосту, ближе, хоть и страшно. В школу и обратно Маша всегда ходила здесь – утром и вечером. И людей этих видела, но те никогда близко не подходили. До сегодняшнего дня, вернее, утра.
– Понятно. А взрослые почему тебя не провожают? – спросил Максим. И заранее знал, что услышит в ответ. Так и есть: бабушка болеет, а мама работает в Москве, уезжает рано, приезжает поздно. О папе история умалчивала.
Дальнейший разговор не клеился, и решили, что в школу Маша сегодня не пойдет. Поэтому не торопились.
– Только бабушке ничего не говори. И маме тоже, – сказал ей на прощание Максим у подъезда. – И больше там не ходи одна. Лучше по дороге.
Глупость, конечно, несусветная, ляпнул первое, что пришло в голову. Пойдет, и еще не раз пойдет, и не она одна. Гастарбайтеры живут где-то поблизости. Вряд ли бы они потащились на промысел в другой, дальний район города. И всем наплевать, что стаи полулюдей свободно бродят по городу и кидаются на детей. Этих дворников, грузчиков и прочих тут официально нет. В платежных ведомостях Ивановы да Петровы числятся, две трети зарплаты в карман начальству идет, остальное – «гастеру», чтобы с голоду не подох. А то, что те поохотиться уже не только по ночам выходят – так проблемы индейцев, то есть местных жителей, по традиции, шерифа не волнуют. Ну, индеец индейцу рознь.
Максим вернулся к мосту, постоял немного на тропе возле моста. Уже рассвело, и весь пейзаж отлично просматривался. Вдоль реки у краев оврага лепилось множество домов – и частного сектора, и пятиэтажек, и старых длинных бараков. Жителей из них давно расселили, а строения не тронули, заколотили только окна и двери. И стояли те позабыты-позаброшены до того времени, пока не появились в них новые квартиранты. В двухэтажном, выкрашенном синей краской бараке их обитало человек двести, не меньше. Они выходили из подъездов толпами, вернее, стаями – как тараканы или крысы. И разбегались так же быстро в разные стороны – на работу, на рынки, на промысел. Максим подошел к дому поближе, остановился, привалился к рассохшимся доскам стены сарая. Все окна в доме закрыты изнутри плотной тканью, листами картона и фанеры, некоторые даже заложены кирпичом. Забор рядом увешан тряпками, перед первым подъездом стоит без окон и дверей скелет «Запорожца» с осыпавшейся краской на кузове. На крыше барака – самодельные антенны, у подъездов – смердящие груды мусора. И запах соответствующий. «Что за город – куда ни глянь, везде