на припёке, оттирают для себя место под солнцем. И ему в Шанхае нужно быть терпимым и сговорчивым. Не спорить, не критиковать. Нужно помнить: у тебя всё хорошо. Не ждать помощи ни от кого, но самому помогать. И улыбаться. Кто улыбается, вне подозрений. Этому учат китайцы: «Безмолствуй, но помни». Молчи, но делай всё, чтоб о тебе заговорили, и заговорили после того, как ты добился своей цели. В Пажеском корпусе он научился ценить дружбу, понимать стихи, но главное – он научился владеть шпагой. Почувствовал себя бойцом. Выбить из его руки клинок не удавалось никому. «И не удастся», – подвыдернул саблю Николай и с силой вогнал её в ножны. И как только рука его легла на эфес, ему показалось, что он как бы взмывает, летит и поднимается незримо высоко на ярком воздушном драконе с разноцветным ленточным хвостом – парит и ничего ему не страшно. Вот такой могучий китайский дракон из рисовой бумаги на бесконечно длинной бечеве.
Взяв с собой охрану, Вульфа и Татаринова, Игнатьев отправился в английское посольство, располагавшееся по соседству с французским. В посольстве ему сказали, что званый ужин и праздничный бал состоятся в английском клубе, где имеется просторный светлый зал. Клуб располагался за углом американского консульства в величественном здании с арочными окнами и полукруглым фонтаном в огромном вестибюле, неподалеку от универсального магазина со сплошными стёклами витрин, опоясавших первый этаж.
И в английском посольстве, и в близлежащих кварталах, да, наверное, во всём Шанхае, все будто с ума посходили: посланник её величества королевы Англии устраивает бал! Все непонятно чему радовались и если чего не делали, так это не вертелись, как белки в колесе, и не скакали на одной ножке. Разве что мальчишки бегали по улицам и запускали змеев. И всё оттого, что из Англии прибыла военная эскадра и транспортные суда, битком набитые пехотой, конницей и артиллерией. Мятежники разбиты, отряды их разрознены, в Шанхае – бал!
Толпа гудела. Восточный народ любопытен. Зеваки приподнимались на носки, тянули шеи, напирали на передних. Передние теснились, упирались в кордон англичан – в бараньи шапки и красные мундиры.
День выдался жаркий, и пока добрались до клуба, Игнатьев взмок и проклинал себя за верность этикету. Рубаха прилипла, между лопаток текло, до рукояти сабли было не дотронуться – нагрелась.
– Народищу-то… жуть, – подивился хорунжий Чурилин.
– Што вшей у цыган, – уточнил Шарпанов.
Один за другим прибывали экипажи гостей, но вот, наконец, подъехала та карета, которую все ждали, – с геральдическими львами и короной на дверцах. Она играла солнечными бликами роскошной позолоты, зеркальными стёклами, отражающими разнаряженную толпу местной знати, праздную публику и сопровождавших карету лакеев в парадных фраках из тёмного сукна с широкими галунами. Форейтор возвышался на козлах, обтянутых красным сукном с кистями, и, натягивая длинные красные вожжи, удерживал четверку лошадей, запряжённых попарно. В правой руке он сжимал длинный пурпурный