четвёртая
Вот поймал как-то Джек-петушитель Джека-потрошителя да как начал менять ему ориентацию…
– Отойдём в сторону, братья, и честно решим наши дела, Всевышний любит справедливость.
По знаку Ходжи вся компания отошла на задний двор, где Оболенскому пришлось разоблачиться и быстренько вернуть все украденные вещи. Молодой еврей радостно приоделся в своё традиционное платье, и вот тогда началась обещанная трагикомедия. Начал, разумеется, сам режиссёр, он же сценарист, он же исполнитель главной роли, он же продюсер, он же… В общем, всё как у Михалкова.
– Иудей, тебе вернули твои одежды. Отдай же нам обещанные сто таньга, дабы мы с братьями разделили их, – величественно пропел Ходжа, поправляя сползающий набок шлем.
– Конечно, конечно, конечно… Ай, у меня же был кошелёк! Вот тут, в кармане. Нет, таки он в другом. Ах нет, в поясе… О Яхве, где мои деньги?!
– Нам это неведомо, – вместе со стражниками кивнул домулло. – Но заплати нам обещанное, ибо мы сдержали слово!
– Да, да, да… Но как? У меня нет денег, они были в моей одежде, то есть когда она была моей, – засуетился еврей, но быстро прозрел: – Так ведь наверняка этот бесчестный тип украл их! Он украл и мой кошелёк!
– Обыщите его, братья.
Два стражника быстро облапали стоящего голышом Оболенского и, разумеется, ничего не нашли. Ещё бы, искомый кошель кошерных денег давно пригрелся за пазухой Насреддина…
– Ничего нет.
– Вай мэ, что же делать? Если честный стражник перестанет получать заслуженную награду за свой труд – небо огорчится, а мир перевернётся!
– Да ведь вам и так платят жалованье с наших налогов, вымогатели, – громко вякнул еврей и прикусил язык, но поздно.
– Как смеешь ты, немусульманин, осуждать наше законное право на обещанные благодарности, подношения и награды?! – грозно обрушились на него все трое стражников. (Одного можно было поставить в кавычки, но суть-то от этого не менялась.) – Это установление самого Всевышнего! Если мы не будем брать, то кто будет? Верни нам наши честные таньга, о хитроизворотливый иноверец!
Далее по сценарию бедный еврейский юноша битых двадцать минут с пеной у рта доказывал, клянясь священной Торой и бородой пророка Моисея, что он вовсе не это имел в виду, и если стражникам так нравится брать взятки, пусть берут ради аллаха, таки кто он такой, чтоб их в этом упрекать?! Вот тут он по-настоящему понял, что опять сболтнул лишнего, но как удержаться, если спор – вторая натура еврея…
– Вай дод, какими чёрными словами он оскорбил нас! Его гневные речи кислотой выжгли мне сердце, взволновали желчь и опустили печень. – Ходжа не стал сдерживать фальшивых слёз и одним красивым жестом добил сочувствующую публику. – Братья мои, а того ли мы поймали? Этот человек даже не знает, где карманы на его одежде и есть ли в них кошелёк с нашими таньга?
– Воистину, – переглянулись стражи.
– Эй, что за… Это я! Я пострадавший! А он у меня украл одежду! Он у меня,