омрачала радость. Командир рассказал, что тело Ризопа вытащили из самолета с огромными трудностями. Нос истребителя торпедой вонзился в болотистую землю и увлек за собой Ризопа.
О том, что случилось после того, как меня привезли в госпиталь, рассказала медсестра:
– Ну и поволновали вы нас, герр лейтенант. В половине второго ночи в отделении зазвонил телефон. Сообщили, что сбит ночной истребитель, тяжело раненный пилот лежит без сознания в крестьянском доме. Вскоре вас привезли сюда, и наш главный хирург взял вас под свое крылышко. Мы вас подлатали, но летать вы больше не сможете. От жара сильно пострадали ваши глаза. Опухоль сошла, сожженная кожа сшелушилась с лица, и только тогда врач смог поднять веки и обследовать глаза. Одна из сестер разрыдалась от счастья, когда он сказал, что вы снова будете видеть.
Я преисполнился глубокой благодарности. Мне спасли не только зрение. Удалив множество осколков, врач сумел спасти мою левую ногу, так что спустя два месяца я снова смог ходить. Несмотря на ожоги второй степени, на лице не осталось ни единого шрама. И хотя боли еще были очень сильными, мое здоровье день ото дня улучшалось и ожоги затягивались новой кожей.
Я цеплялся за жизнь и наслаждался процессом выздоровления. Мысли все время возвращались к эскадрилье в Венло, к моим товарищам. Смогу ли я когда-нибудь снова летать? – с ужасом думал я, вспоминая слова медсестры. Наконец меня выписали из госпиталя. С ноющими конечностями и новым лицом я отправился в отпуск в Бад-Шахен.
Врач авиаотряда доктор Зике обследовал мои глаза и улыбнулся:
– Вам здорово повезло, дорогой Йонен. Через две недели вы сможете летать. Но постарайтесь больше не падать, не стоит искушать судьбу.
Командир эскадрильи назначил мне нового радиста, обер-ефрейтора Оштрайхера, типичного венца, добродушного и невозмутимого.
– Ну, что вы скажете, герр лейтенант? – приговаривал он, когда мы изучали смертоносный «шорт-стирлинг».
Каждый вечер я разрабатывал с молодыми летчиками способы нападения на бомбардировщик нового типа, а днем летал на своей новой боевой машине «Дора», привыкая к ней. Мои страхи скоро рассеялись, и я обрел уверенность в самолете.
Как-то теплым июльским вечером 1942 года командир (после консультации с врачом) назначил меня в оперативный отдел в качестве резерва сектора «Берта». Корректировщик поста наведения этого сектора, обер-лейтенант Кникмайер по телефону пожелал мне удачи в первом после катастрофы дежурстве. Назначение в резерв сулило мало шансов на боевой вылет, и в ту ночь я не ожидал схватки с томми, а потому был слегка удивлен, когда радист ввалился в мою комнату со словами:
– Собирайтесь, герр лейтенант. Враг летит. Парни уже в воздухе.
– Есть, – ответил я, копируя его венский акцент. – Действительно, следует поспешить.
Я спокойно оделся и приготовился. Бомбардировщики, летевшие над нашим аэродромом в направлении Рура, решив поприветствовать нас,