день времени почти не нашлось, если не считать совместного ора в течение нескольких последующих секунд…
Дениска, словно ужаленный гневом и ужасом, вскрикнул и отпрыгнул к загону, он почувствовал и сразу же увидел, как черное, невообразимо быстрое нечто влетело в форточку, ударилось в потолок и… Хриплый и пронзительный крик верного ворона, взлетевшего наперерез угрозе, стал все более протяжным басовитым, наконец вообще остановился и повис в воздухе инфразвуковым колыханием, черный промельк превратился в медленно плывущий наискось от потолка к полу предмет, похожий на бомбу, как их рисуют дети, черную, хвостатую, с крупную крысу величиной, окруженную медленно кувыркающимися кусками потолочного покрытия. Великая ярость ворочалась внутри этой бомбы, вот-вот уже готовая освободиться, вдохнуть полной грудью и выдохнуть в окружающее пространство бурю и смерть.
«Нет!» – закричало Денискино сердце, «нет» – взорвался в рыжей голове всепоглощающий гнев, взорвался, липким багровым жалом выскочил навстречу черному гостю, напичканному пиротехнической смертью, захлестнул в кокон, постиг и унял ее, накрепко зажал в тесных металлических границах…
Те, внизу, сделав выстрел из гранатомета, подождали три… пять… десять секунд… Взрыва не было. Хорошо бы пальнуть еще раз, но естественный рабочий мандраж перешел в страх и, без остановки и объяснения, в панический ужас… Хлопнули дверцы угнанной «копейки», и киллеры покатили прочь. Беспричинный ужас не отпускал; и только их опыт, афганский, боевой, и крепкие нервы удерживали стрелку спидометра в пределах шестидесяти, пока они не вывалились на Садовое кольцо, где можно было газовать, платить за превышение и не бояться, что в тебе увидят убегающего.
Снаряд, кувыркаясь, врезался в паркет – брызнули щепки – полетел было в ковер на стене, но вновь упал: это Мор настиг его, скогтил за бока и грохнулся вместе с ним на пол, распластавшись сверху. Денискин визг смешался с криком ворона да так, что их совместный сигнал бедствия чуть не вышиб дверь детской комнаты наружу, хотя она и открывалась внутрь. Но сила еще большая ударила дверь и распахнула ее куда положено: отец, а за ним мать ворвались в комнату. Отец крутнулся юлой, хлопнула закрытая форточка, он прыгнул к окну, потом назад – габариты не помешали быть ему исключительно шустрым, нагнулся – в одной руке трепыхался взъерошенный ворон, в другой – тихо дрожала граната. Мать с не меньшим проворством успела за это время схватить Дениску на руки, отнести к дивану, понять, что с сыном все в порядке, расцеловать – и расплакаться.
– Сын, я ведь говорил тебе, что форточку и окна никогда нельзя открывать. – Голос отца был сердит и ровен. Дениска по опыту знал, что никакое наказание ему не грозит ни от отца, ни от матери, но все равно… не любил, когда родаки сердятся…
– Сыночка, никогда не делай так. Ты же знаешь, что это может быть опасным, столько нечисти вокруг. Папа ведь объяснял…
– Ну а мне жарко, понимаете, жарко! Батареи топят как очумелые, а на улице сегодня было десять градусов, да еще солнце! А если