Наша борьба. 1968 год: оглядываясь с недоумением. Гётц Али

студенческих общежитиях и «не выведут ли они на улицу сплоченную массу обитателей этих жилых комплексов»[68].

      На 26 июня 1967 года МВД назначило совещание у заместителя министра, где должны были обсуждаться студенческие волнения. Были приглашены главы ведомства федерального канцлера, министерства общегерманских дел, федерального ведомства печати, министерства обороны, министерства по делам семьи и министерства образования. Вместе с приглашением был разослан документ, представленный на обсуждение. Его составил заместитель министра внутренних дел профессор д-р Вернер Эрнст. Он, как и Хагельберг, ссылался на фантасмагорическое «коммунистическое влияние и просачивание агентов из советской зоны», т. е. ГДР, и говорил о «деструктивном» поведении Гольвитцера и Вайшеделя; к списку лиц, замеченных в подрывной деятельности, он присовокупил и педагога Вильфрида Готшальха. Обо всех этих подрывных элементах Эрнст имел самое смутное представление, а имена двух последних записал в искаженном виде. Все трое преподавали в Свободном университете. Студенты любили их за леволиберальные взгляды, искренность, критическое отношение к современному обществу. Однако ни один из них не мог быть инициатором и тем более руководителем протестных акций. МВД явно поспешило отнести всех университетских преподавателей без разбора в тот же сомнительный разряд, куда были зачислены предполагаемые темные личности из «восточной зоны»: профессора-де сбивают студентов с пути истинного или пасуют перед смутьянами. Эти домыслы, продиктованные внутренней неприязнью, вели в неверном направлении.

      Эрнст сетовал на недостаточный суверенитет культурных институтов и федеральной полиции. Он делал ставку на ужесточение системы экзаменов, которая «с первого же семестра принудит студентов-гуманитариев к напряженному труду», и на близкие каникулы: они-то уж «определенно» положат конец наваждению. Призрачная надежда Эрнста опиралась на предположение, что «волнения несут на себе печать несомненной психопатии, и можно ожидать, что со временем они сами обнаружат свою беспочвенность». Кстати, годом позже в ведомстве федерального канцлера обсуждалось мнение «профессора-терапевта Шуберта, личного врача федерального президента»: он, в свою очередь, заключил, что беспорядки «следует трактовать как абсолютно “патологическое” явление»[69].

      Еще одной причиной студенческой строптивости Эрнст назвал «прискорбную слабость государства». Он доподлинно знал ее корни: «Слабость нашего государства проистекает прежде всего из его федеративного устройства, но не только из него: важную роль играют также чувства вины и раскаяния, которые мы после 1945 года заботливо пестуем, подавляя любые проявления чувства, внушаемого авторитетом государства»[70].

      Эрнст начал свою карьеру в 1936 году в Имперском министерстве труда, затем вступил в НСДАП, в 1938 году стал уполномоченным по жилищным вопросам. После войны он трудился