– теперь он четко видел, что глаза внука до краев налиты алым, будто два озера пылающей крови на бледном лице.
Но остальные не видели этого. Со всех сторон к гарцующему Хакмару на своих двоих уже мчались размахивающие клинками сородичи. Хакмара схватили за ногу, с силой дернули… Не ожидавший этого мальчишка грянулся оземь. Дядя с мечом в руке встал над ним, держа острие у незащищенного горла Хакмара.
– Что ты можешь понимать в егетлеке, горный червяк, целый день торчащий в жаре у горна! – сквозь зубы процедил мужчина, надавливая на меч так, что на коже мальчишки взбухла алая капелька крови. – Подлые овцекрады угнали наш скот – и еще смеют трусливо отрицать! Ни один егет не стерпел бы такого поругания своей чести!
– Говорят, есть такие существа, чья смерть – в яйце, – прохрипел лежащий на мерзлой земле Хакмар. – А твоя, дядя, честь – в овце?
Дядя взревел. Клинок взлетел у него над головой и с силой падающей стены рухнул на распростертого на земле племянника. Сейчас срубленная голова мячиком запрыгает между юрт…
Дядя был сильный. Дядя был взрослый. Но дядя был подгорный коневод, для которых меч под запретом Дни и Дни… А Хакмару еще в младенческую колыбель, кроме кузнечного молота, отец положил клинок. Не взрослый егет убивал мальчишку. Кочевник опьянел от силы меча, но забыл, что сейчас он бьет не по соседям-коневодам, а по мечнику горы.
Для Хакмара вскинутый меч двигался медленно, как пещерная улитка, и неуклюже, как совочек младенца. Мальчишка перекатом ушел от удара, пружиной взвился на ноги… Дядин клинок обрушился на подставленный меч племянника… Хакмар чуть повернул клинок, и вся сила удара бесполезно соскользнула вдоль лезвия в землю. Дядя пошатнулся, его меч ткнулся острием в камень, согнулся, жалобно зазвенев. И тут же мальчишка вделал оголовьем своего меча дядюшке по могучему загривку – больно, а главное, нестерпимо обидно! Взрослый лягушкой распластался на земле – рядом со своим застрявшим в камнях клинком.
Краем глаза Хакмар видел, как, скуля, женщина отползала, волоча за собой ребенка, подальше от вооруженных мечами мужчин, готовых так легко, походя, оборвать жизнь ее сына. А если бы это была мама? И братик?
Но ведь нет – это родичи матери пришли убивать! А вооружил их – он! Но ведь он не хотел так! Он хотел совсем другого!
– Я для того вам клинки ковал, чтоб вы ими людей за скотину убивали?
– Ты за них – против нас? – из толпы выскочил Алгыр.
– А с тупыми жеребцами я вообще не разговариваю! – отрезал Хакмар. Топчущийся рядом серый жеребчик обиженно покосился на него, но Хакмар только отмахнулся – не время для обид!
– Проклинаю тебя, горный червяк! – задыхаясь от ярости, прохрипел дед. – Не желаю знать тебя! Ты больше не моя кровь!
– Это я больше не желаю никого из вас знать! – рявкнул в ответ Хакмар. И с наслаждением, медленно и громко, чтоб расслышал каждый, бросил: – Мерины вы сивые!
Оскорбление было страшным. Родовичи издали дружный вопль,