всякий, у кого есть деньги, может приобрести мою вещь?
– Конечно.
Мегги со стуком поставила кружку на стол, вскочила с места, принялась шагать по комнате. Рогану нравилось, как она это делала – все ее тело принимало самое деятельное участие в этом процессе: руки, плечи, даже брови двигались в едином ритме, бурном и полном какого-то детского негодования. Он отставил кружку и с удовольствием откинулся на спинку стула, наслаждаясь зрелищем.
– Я вытаскиваю на свет, – возбужденно говорила она, – что-то из самых своих глубин и из этого «что-то» создаю материальное, осязаемое, свое. А потом появляется какой-нибудь идиот из Керри, Дублина или, не дай бог, Лондона и покупает это для своей жены, к дню ее рождения, ни сном ни духом не понимая, что оно такое…
– Вы устанавливаете личные отношения с каждым вашим покупателем? – невозмутимо спросил Роган.
– Что? Во всяком случае, знаю, кто что купил и куда оно уедет.
Обычно знаю, честно добавила она про себя.
– Позвольте напомнить вам, что до нашей встречи я приобрел две ваши работы, а вы и знать не знали об этом.
– Что ж, видите, к чему это привело. Вы приехали сюда со своими дьявольскими предложениями.
Да, палец в рот ей не клади, подумал он со вздохом. Характерец не приведи господи! Сколько раз ему приходилось иметь дело с художниками, но такого он, пожалуй, не видел. И, по правде говоря, не может до конца понять…
– Мегги, – сказал он, стараясь вложить в слова весь свой дар убеждения, – опекать вас и ваш дар нужно именно потому, чтобы избавить от всех этих трудностей. Вы не должны заботиться о продаже, вам лишь следует целиком сосредоточиться на работе. И если какой-нибудь идиот, как вы изволите выражаться, приедет ко мне из Керри, из Дублина или даже из нелюбимого вами Лондона и будет готов выложить за вашу работу столько, сколько вы хотите, я немедленно заключу с ним сделку. Никаких рекомендаций, никаких особых документов я у него не потребую. Зато к концу года с моей помощью вы станете богатой женщиной.
– Вы действительно воображаете, Роган Суини, что именно это мне нужно? – Она была искренне возмущена, он это видел. – Считаете, что я каждый день держу в руках трубку и дую в нее изо всех сил, прикидывая в то же время в уме, сколько мне за нее набежит?
– Нет, Мегги. Я так не считаю. Наоборот, думаю, вы удивительный художник, и говорю об этом прямо, не опасаясь, что вы раздуетесь от самомнения до таких размеров, что не сможете пройти в эту дверь. По первой же вашей работе, которую я увидел, я понял это.
– Что ж, значит, у вас неплохой вкус, – хмыкнула она, пожав плечами.
– Это мне уже не раз говорили. А я вам повторю: ваши работы заслуживают большего. И вы сами тоже.
Она оперлась о буфет, возле которого стояла, и спросила, глядя прямо ему в глаза:
– И вы станете утверждать, что хотите помочь мне только по доброте душевной?
– Моя душа не имеет к этому никакого отношения. Я собираюсь помочь вам потому, что это, как я надеюсь, повысит престиж моих галерей.
– И